Потом Ингрид стала серьезной и добавила:

– Кроме всего прочего, у меня теперь есть и собственный опыт. Ведь мне уже пришлось проделать на этом корабле с Хагеном одно путешествие в южные моря. Ну, я вам рассказывала – когда мы отвезли и продали партию рабов. Так что кое-какие места я уже видела собственными глазами.

Веселье на палубе становилось шумным. Бочонок с пивом был почти опустошен, и люди, уставшие от долгого голода и тяжелых мыслей, теперь расслабились. Возле грот-мачты, привалясь к ней спиной, сидел Фрол со своей балалайкой и, вовсю наяривая по струнам, громко пел одну из своих любимых песен:

Ах вы, сени мои, сени,

Сени новые мои,

Сени новые, кленовые,

Решетчатые!

Как и мне по вам, по сенечкам,

Не хаживати,

Мне мила друга за рученьку

Не важивати!

Далеко над морем разносился звонкий балалаечный перезвон, и над волнами, над водами многими разносилась удалая русская песня.

Степан с некоторой завистью посмотрел на своих веселящихся товарищей. Он и сам был счастлив, что удалось вновь обрести свободу. Счастью его не было предела, он был в восторге от того, что жизнь внезапно вновь повернулась к нему своей светлой, радостной стороной. Еще бы! Вчера он сидел в грязном трюме и был бесправным рабом, а сейчас стоит на палубе корабля, вдыхая свежий морской ветер и глядя на перекатывающиеся за бортом волны. Рядом с ним – любимый друг и молодая красивая девушка, вдобавок оказавшаяся еще и умной! Разве это не счастье?

Но он и в эти минуты не мог отрешиться от забот, об ответственности если не за других людей, то хотя бы за свою собственную судьбу. Он не мог весело и бездумно пить пиво и радоваться жизни, если не знал твердо, что делать дальше.

Ведь оказаться в незнакомом море, в чужом месте, да еще на корабле, которым не умеешь управлять, – это путь к верной гибели. Недолго продлится твоя обретенная свобода – до первых скал, до первого рифа или до первого вражеского корабля. Как же можно в таком положении предаваться бессмысленному веселью и пьянству?

Сотник Василий стоял у фальшборта, не участвуя в компании. Лицо его выражало сомнение, и Степан догадывался о причине. Он сам подошел к сотнику.

– Нужно прекратить пьянство, – сказал он Василию. – Мы теперь свободны и захватили корабль. Но мы не уплывем далеко, если это будет продолжаться. Корабль с пьяной командой – это жертва.

В этот момент, сообразив, что пиво в бочонке закончилось, несколько человек поднялись на ноги, чтобы спуститься в трюм в поисках новой выпивки. Держались на ногах они еще твердо, но ситуация уже была критической – еще один бочонок, и люди станут невменяемыми. Как же тогда управлять судном?

Степан пристально смотрел на Василия, и тот решился.

– Эй! – крикнул он, стараясь придать своему голосу властность и решительность. – Хватит пить! Всем встать и привести себя в порядок!

Наступила пауза, даже Фрол прекратил свою песню.

– Чего? – раздался в тишине голос Агафона. – Ребята, чего он сказал?

Это был напряженный момент, все замерли в ожидании.

– Кто это сказал? – возвысил голос Василий. – Агафон, иди ко мне! Поскорее!

Слова сотника повисли в воздухе.

– Да пошел ты, – наконец ответил стрелец, сплевывая вбок.

– Ага, – тотчас раздался чей-то еще голос, – пошел! Молчи, содомит, а то за борт выкинем. Плавать-то не умеешь небось, боярский сын!

Собственно, это было как раз то, чего Василий и ожидал: вот отчего стоя в сторонке у фальшборта, он и медлил наводить порядок. Его больше не слушались!

Но что ему оставалось делать? Смириться? На это он был неспособен, не позволяла гордость. Но ведь и не сражаться же одному против всех?

– Давай, Фролушка, наяривай повеселее, – крикнул опьяневший Демид, – не томи, не останавливайся!

Фрол снова забренчал на своей балалайке и заголосил:

Выходила молода

За новые ворота,

Выпускала сокола

Из правого рукава.

Ты лети, лети, соколик,

На родиму сторону;

На родимой на сторонке

Грозен батюшка живет.

Степан понимал: нужно немедленно что-то делать. Еще по опыту поморского кормщика он знал: если не будет командира, то не будет порядка на судне. А не будет порядка – все погибнут. Это – закон моря.

Он взглянул в бледное лицо Василия. Ясно было, что этот храбрый и разумный человек сейчас растерян и подавлен. Он не сможет восстановить свою власть над людьми. Она утрачена надолго, если не безвозвратно.

Степан обвел глазами всех, находившихся на палубе. Кто из них готов внять голосу рассудка? Кого следует опасаться? Кого нужно немедленно обезвредить?

Любой коллектив неоднороден. В нем всегда найдутся те, на кого можно опереться, и те, кто готов смутьянствовать до конца…

Быстрыми шагами он приблизился к сидевшему Агафону и носком сапога выбил у того из рук кружку.

– Тебе сказано встать! – крикнул он. – Вставай!

А когда Агафон поднялся на ноги, Степан, не теряя даром времени, крепко ударил его по зубам, разбив в кровь губы.

Как ни странно, драки не произошло, хотя Степан был готов и к ней. Потрясенный Агафон несколько мгновений стоял, не зная, что делать. Этого оказалось достаточно.

– Связать его! – крикнул Степан, обращаясь к стрельцам. – Слышите меня? Вяжите бунтовщика! Демид, Фрол, кто там еще! Фрол, да брось ты свою балалайку, а то разобью ее о твою голову!

В его голосе было столько силы и уверенности, что никто не посмел возразить. Бунт оказался подавлен в самом зародыше. Оцепеневшие люди стали подниматься на ноги, медленно, нехотя приходя в себя.

Растерянный Демид вертел в руках снятый кушак, чтобы вязать руки своему товарищу. Степану пришлось прикрикнуть на него, чтоб не стоял как пень.

Из каюты вышел Лаврентий с заряженным мушкетом. Фитиль зловеще дымился на ветру, рассыпая по палубе искры…

– Кто тут еще хочет бунтовать? – тихо спросил он, помаргивая своими белесыми глазами.

Это довершило дело – уже через несколько мгновений оживившийся Демид скрутил Агафона, который теперь и не думал сопротивляться.

– Высечь его! – раздался голос подошедшего поближе Василия. – Двадцать ударов собачьему сыну!

Эх, видно, что сотник слишком долго был в плену, да еще пережил ужасное потрясение. Видно, это не прошло для него даром. Он снова совершил ошибку. Приказав высечь провинившегося Агафона, он не указал исполнителей. Не назвал прямо тех, кому он приказывает это сделать.

А поскольку делать это не хотелось никому, никто и не тронулся с места.

Степан сразу оценил эту ошибку сотника. Если ты взялся восстанавливать свою власть и дисциплину среди распустившихся людей, то делать это нужно решительно. Нужно давить и давить – до конца, неумолимо. Только тогда люди придут в себя и станут подчиняться тебе.