— Не понял! Ты откуда про нее знаешь?

— Ребенка увидеть хотела. Поднялась. А она там с Аликом в твоей кровати спит! Я поражаюсь, Радулов, что за бред! Во-первых, почему твои бляди лезут к моему сыну? А во-вторых, почему у него в ТВОЕМ доме до сих пор нет собственной комнаты?

— На все вопросы могу ответить только одно — это не твое дело! И Агния… она не блядь! Еще раз услышу о ней подобное, выкину на хрен на улицу вместе с твоим тряпьем!

— Ой-ей-ей! Как все у нас серьезно! Ой, как все правильно! Мама дорогая! Какие мы обидчивые!

Бессмысленный разговор грозит закончиться по традиции диким скандалом, но я помню об Агнии и Алике, спокойно спящих наверху, поэтому быстренько сворачиваю балаган:

— Так, разговаривать нам с тобой не о чем. Ничего мне от тебя не надо — просьбу о деньгах можешь забыть. Либо ночуй здесь, на диване, а завтра вали, либо уе. вай со своими манатками прямо сейчас.

Поднимаюсь, не дождавшись её решения и, испытывая непередаваемое облегчение от высказанного только что решения, быстро поднимаюсь наверх, уже предчувствуя встречу…

Вероника

В какой-то момент мне показалось, что между мной и Захаром наступило некое перемирие — он больше не кричал на меня, не матерился, не угрожал и не гнал прочь из своей палаты. Я только-только успела поверить в то, что рано или поздно у нас с ним наладятся отношения и мы хоть как-то начнем общаться, как приехал Антон!

Ещё недавно я ждала его, как умирающий от жажды глотка воды, но сейчас, вернувшись из туалета, стояла за дверью, бессовестно подслушивала их разговор и готова была биться головой в стену от обиды!

— Антон, прошу тебя, пусть она уйдет! Умоляю тебя, прогони её! Кто угодно, только не Вероника!

— Я найму сиделку. Обязательно. Но у меня проблемы сейчас. Мне элементарно некогда это сделать! Игорь обещал помочь и заняться этим вопросом. Да и я же заплатил здесь медсестре, чтобы судно там, все эти дела, убирали. Что не так?

— Антон, — в голосе Захара была такая… ненависть, такая злоба, что у меня дыхание перехватило от ужаса — он это обо мне! Про меня так! — Как ты не понимаешь! Я не могу при ней! Не хочу быть таким в её глазах! Мне стыдно, Антон!

— Ты пойми, нужно, чтобы кто-то рядом все время находился. У тебя же с легкими проблема была — ты мог умереть от удушья. Нельзя тебя одного надолго оставлять! А больничные санитарки… у них пациентов куча — прибрать, помыть, принести, это они еще берутся, а сидеть здесь некому и некогда, и нам очень повезло, что Вероника, медик все-таки, согласилась!

— Какие прогнозы, Антон? Только говори честно! Я пойму. Я понимаю. Я ж ничего совершенно не чувствую. Как будто у меня и нет ничего — ни рук, ни ног, ни тела! Я не понимаю даже, когда в туалет хожу! А тут она сидит! — он почти кричал, выходил из себя, и я уже знала, хоть и не видела Захара в эту минуту, что лицо его раскраснелось, а на виске бешено бьется жилка.

— Прогнозы хреновые. Но небольшой шанс есть. Мы с Вероникой, а точнее, она, Вероника, нашла для тебя врача в Германии. Она созвонилась с клиникой и нас там ждут. Квартира выставлена на продажу. Мотоцикл твой и свою старую тачку я продал. Пробиваю тему кредита, но пока нужную сумму не дают.

— А сколько нужно? Сколько? Если квартиру продаешь свою? Пять миллионов? Шесть?

Антон промолчал. Я знала, каков счёт, выдвинутый клиникой. Выставленная за десять миллионов квартира Антона едва-едва покроет основной чек. А потом еще на реабилитацию нужно.

— Откуда такие цены? Чего так дорого-то? — удивлялся Захар, хотя настоящей суммы пока не знал. — Пусть меня русские, наши врачи, прооперируют, Я этим фрицам не доверяю!

— Наши все отказались. В Израиле две клиники тоже отказ прислали. Там у тебя… ты пойми, я не спец в этих вопросах… Но как я понял, задет у тебя спинной мозг. Собрать позвонки сейчас не проблема — делают и у нас операции, а вот с мозгом — тут все сложнее…

В приоткрытую дверь мне было слышно, как Антон ходит взад-вперед по палате — поскрипывали подошвы кроссовок по линолеуму.

— Антон? — перебил его Захар и такой надрыв, такая боль была в его голосе, что мне жутко захотелось вбежать в палату и обнять его! Просто обнять, чтобы знал, что я рядом, поддержать — прогнать-то и оттолкнуть все равно не сможет, а говорит пусть все, что хочет! Но сдержалась — нужно было дослушать. — Зачем ты со мной возишься? Сдай меня в интернат, да и живи себе спокойно! Ты и так для меня сделал все, что мог! Нахрена тебе головняк такой — квартира, в Германию эту сраную лететь? С меня теперь толку не будет! Я ж теперь ни на что не способен… Какой из меня боксер?

— Ты — идиот, если думаешь, что ваши достижения в спорте для меня главное! Важно, да! Не спорю! Но я не только для этого вожусь с вами. Людей из вас, дебилов, сделать хочу! Нормальных людей, чтобы работали, детей растили, девчонок любили. А не в подворотнях дрянью ширялись в пятнадцать лет! Ты прекращай истерики закатывать — возьми себя в руки, в конце концов! Чего бы мне это ни стоило, я тебя в ближайшие две недели к фрицу этому доставлю! Но и ты помоги мне! Веди себя, как мужик! Прекрати комедию ломать — между прочим, ты Веронике многим обязан! — Антон проговорил еще что-то, наверное, очень важное, но очень тихо, скорее всего, наклонившись к Захару — я разобрать не смогла. А потом громко добавил. — И где, вообще, Вероника? Мне с нею поговорить нужно!

Он шагнул к двери, и я не успела убежать — даже сообразить, что дальше делать, не успела! Замерла, испуганно, широко открыв глаза. Но Антон выглянул, встретился с моим перепуганным взглядом и зашел обратно, прикрыв дверь. Из палаты донеслось:

— Идет вроде! С медсестрой на посту болтала!

Ещё несколько секунд я простояла у двери, якобы шла от сестринского поста, а потом толкнула и шагнула внутрь.

Захар

Стоит у окна снова. А мне её не видно отсюда. Совсем не видно, даже если головой покрутить. Когда она выходит, я пытаюсь хоть немного повернуть единственную часть своего тела, которая все еще слушается своего хозяина, так, чтобы видеть Веронику. Но возле окна — мертвая зона какая-то! Даже тени ее не разглядеть.

Мне остаётся только чувствовать. И я закрываю глаза. Чувствую, как она на меня смотрит. Всегда смотрит именно на меня, а не в окно! Зачем? Что теперь я могу дать ей? Чего она ждет от меня? Почему не уходит? Почему не оставит меня одного? Из жалости сидит здесь днями и ночами?

От своих безрадостных мыслей я выхожу из себя, психую снова, прямо-таки зубы чешутся — так хочется сказать Веронике гадость! Пытаюсь сдержаться и проигрываю самому себе!

— Антон обещал сиделку нанять.

Молчит. Антон ей, наверное, уже сам сказал. Что она думает об этом? Хочет побыстрее уйти отсюда? Эта мысль приносит какое-то странное злорадное удовлетворение, как если бы другого я от Вероники и ожидать не мог — ей не терпится свалить! И я уверен, как только Антон найдет человека, который сможет находиться при мне постоянно, она уйдет…