— Коннер… — начала Хилари. Ноги не держали ее; язык, казалось, распух и царапал рот, как наждак. — Коннер, прошу тебя… — Она зажмурилась, пытаясь собраться с мыслями, но они неслись неуправляемым потоком, словно струи Пламенного водопада. — Ты… ты уже разговаривал с Марлин?

— Разумеется, — самым любезным тоном ответил Коннер. Наверно, так разговаривает дракон со своей жертвой перед тем, как опалить ее своим дыханием и проглотить. — Как же иначе? Прежде всего я пошел к Марлин и спросил, что это значит. И угадай, что она ответила?

Хилари почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.

— Что?

Маска показного добродушия спала с драконьей морды, обнажив чешую и клыки. Коннер резко развернул Хилари к себе лицом.

— Она отослала меня к тебе!

Господи, его глаза! Два бездонных черных колодца, куда так страшно — и так тянет! — провалиться… Да, Хилари предпочла бы упасть в колодец, провалиться сквозь землю, умереть прямо сейчас, в его безжалостных объятиях, — все лучше предстоящего объяснения.

— Она сказала, что ты все знаешь и все мне объяснишь.

Пальцы впились в плечо так, словно он хотел переломать ей кости.

— Итак, я жду, Хилари, — нанес он последний удар. — С нетерпением жду твоих объяснений.

Все взоры обратились в их сторону. Подобные сцены происходили в родильном отделении нечасто, а гнев Коннера, должно быть, ощущался и на расстоянии сотни ярдов.

— Не здесь, — прошептала Хилари. — Не на глазах у людей.

— Как скажешь.

С оскорбительно-насмешливой галантностью он предложил ей руку и повел к лифту. Оба молчали. Раз или два с губ Хилари сорвалось что-то среднее между вздохом и стоном, но Коннер, если и слышал эти звуки, не подал виду.

На первый этаж они спускались вместе с многочисленным и шумным семейством: Хилари радовалась, что детский смех заглушает их собственное ледяное молчание.

Огромными шагами — так, что Хилари едва могла за ним угнаться, — Коннер поспешил в комнату ожидания при отделении «Скорой помощи».

— Здесь? — отпрянув от знакомых дверей, воскликнула Хилари.

— Почему бы и нет? — Он оглядел помещение. — Здесь у всех свои драмы, и на нас никто не обратит внимания.

Потерянным взглядом Хилари обвела комнату. Отчаянный детский плач, сердечники с голубыми лицами и их бледные от ужаса жены, истомленные жизнью старики в инвалидных креслах… Да, Коннер прав: их место здесь, среди страждущих.

— Хорошо, — согласилась она. В дальнем углу, откуда не было видно телевизора, ей бросилась в глаза пара пустых кресел. — Может быть, присядем там?

Они сели. Хилари молчала, не зная, с чего начать. Отчаянный взгляд ее искал в незнакомом жестком лице Коннера хоть какие-то черты человека, с которым они прошлой ночью любили друг друга. Искал — и не мог найти ни следа. Ее любимый исчез, ушел навсегда, изгнанный трусливой ложью Марлин.

— Коннер, — тяжело сглотнув, начала она наконец, — мне очень жа…

— Кто отец ребенка?

Коннер не хотел слушать объяснений и оправданий, он перешел прямо к сути дела.

— Не знаю, — ответила она. На лице его отразилось циничное недоверие, и Хилари торопливо продолжила: — Нет, в самом деле не знаю! Я никогда его не видела. Марлин познакомилась с ним вскоре после того, как убежала из дому. Они провели вместе всего несколько дней. Этот парень бросил ее, когда Марлин еще и не подозревала, что беременна.

Она рассказывала торопливо, опустив глаза, и только иногда бросала на него редкие робкие взгляды.

— Поняв, что забеременела, Марлин пришла в ужас. Она работала официанткой в кафе, и денег ей не хватало даже на себя, не то что на ребенка…

Коннер нетерпеливо махнул рукой.

— Мне приходилось смотреть мелодрамы. Переходи к следующему эпизоду.

Хилари снова опустила глаза, чувствуя, что заливается краской. Почему ее так ранит его жестокая ирония? Она ведь предчувствовала, что жалеть Марлин Коннер не станет — да и кто бы стал на его месте? Что ж, так тому и быть. Она не будет взывать к его состраданию, просто расскажет все и примет как заслуженное наказание то, что за этим последует.

— Потом она встретила Томми. По ее словам, они полюбили друг друга с первого взгляда. Марлин рассказала ему о своей беременности, и он сделал ей предложение, чтобы ее выручить.

Коннер рассмеялся хриплым, лающим смехом.

— Выручить? — саркастически повторил он. — Хилари, и ты всерьез полагаешь, что я проглочу эту слезливую сказочку? Да, мой брат был молод и наивен, к тому же падок до хорошеньких блондинок, но клиническим идиотом он не был!

Хилари закусила губу, чтобы не вскрикнуть: безжалостные слова Коннера поразили ее, словно удар ножом.

— Ты прав, Коннер, идиотом он не был. Это был добрый и благородный человек, считавший своей обязанностью помогать другим. Марлин говорит, что он хотел воспитать ребенка, как своего собственного…

— А что еще она говорит? — Коннер снова расхохотался — теперь его смех напоминал рычание. — Слушайте все: новое откровение! Так говорит Марлин! И с какой стати я должен ей верить? — Он провел рукой по волосам. — Боже мой, Хилари, только послушай себя! Неужели ты веришь всему, что выдумает эта испорченная дрянь? — Наклонившись к ней, он впился в нее стальным взглядом. — Или, может быть, ты с ней заодно? Ты тоже меня обманывала?

Хилари поднялась с кресла. Она понимала: пора кончать этот бессмысленный разговор, Коннер не хочет знать правду. Ум его отравлен злобой и разочарованием. Сейчас ему нужно одно — унизить Хилари, втоптать в грязь, причинить ей такую же боль, какую испытывает он сам. Быть может, он в своем праве, но она такого испытания не выдержит. Во всяком случае, сегодня.

— Обманывала или сама обманулась — не все ли равно? — Гордо выпрямившись, она смело встретила его тяжелый взгляд. — Какая тебе разница? Ты узнал правду, и планы Марлин рухнули. Ты, несомненно, не захочешь больше видеть нас у себя в доме. Не волнуйся, мы уедем, как только сможем.

Странная штука — человеческое сердце! Даже произнося эти слова, в глубине души Хилари еще надеялась, что Коннер вскочит, начнет возражать, попросит ее остаться…

Зря надеялась.

Он не колебался ни секунды.

— Я уеду из города на две недели. За это время Марлин оправится от родов. Когда вернусь — чтобы вас обеих здесь не было.

Все было кончено и пеплом лежало у ее ног. Оставалось только уйти. Хилари повернулась к нему спиной. Жгучие слезы застилали глаза, и она не могла разглядеть дверей. Но, пройдя несколько шагов, остановилась. Она не могла уйти, не объяснившись, хоть и знала, что объясняться бесполезно.

— Я ничего не знала, — тихо сказала она. Голос ее дрожал, словно последний осенний лист, подхваченный ледяным зимним ветром. — Я хотела рассказать тебе… Я сама узнала об этом только вчера. Прошлой ночью.