Коннер застыл на месте.

— Прости, если я тебя побеспокоил, — сухо ответил он.

Хилари не ошиблась — Коннер из тех мужчин, что стараются не проявлять слабости на людях. Он сделал еще шаг назад, словно стараясь отстраниться от нее, но это было невозможно. Их разделяло всего несколько шагов; оба были полуодеты, оба — окутаны ночной тьмой, разрушающей условности и предрассудки. Оба, измученные драконами страха и вины, не могли найти покоя своим истерзанным душам…

И может ли она притворяться вежливой незнакомкой, когда один вид его вызывает сладкую боль во всем теле, а звук его голоса пробуждает в душе ужасные воспоминания вчерашнего вечера?

— Мне, наверно, не следовало селить тебя так близко, — мертвым голосом продолжал Коннер. — Завтра попрошу Джейни перенести твои вещи.

И Хилари отбросила притворство.

— Я не хочу прятаться от тебя! — воскликнула она. — Я хочу тебе помочь!

Несколько мгновений Коннер ошарашенно смотрел на нее, словно эти простые слова оказались выше его понимания. Затем рассмеялся — и этот резкий, почти истерический смех подсказал Хилари, как близок он к катастрофе.

— Помочь? — Он снова откинул волосы с лица. — Как мило с твоей стороны, Хилари, такая трогательная забота! Но, к сожалению, помочь мне никто не может. Даже ты.

Горечь в его голосе была холодней морозного воздуха, но Хилари не отступила. Она нужна ему. Днем он может быть властным, самоуверенным, неприступным, но сейчас он слаб, раним и выглядит так, словно несколько недель не спал.

— Почему это не могу? — Она шагнула вперед, сокращая расстояние между собой и Коннером, и уперлась грудью в балюстраду. Теперь они стояли лицом к лицу. — Почему ты не позволишь мне хотя бы попробовать?

Наверно, целую минуту он смотрел на нее, как на сумасшедшую. Затем выругался, яростно сжав руками перила.

— Как ты собираешься мне помочь? Вернешь время назад? — Он потряс перила — наверно, так плененный зверь в бессильной злобе трясет прутья своей тюрьмы. — Воскресишь мертвеца и дашь мне еще один шанс? — Каждое слово ранило ее, словно острый стилет. — Ты не можешь этого сделать, Хилари, а значит — убирайся ко всем чертям! Ты мне ничем не поможешь!

Но его гнев, маскирующий страдание, не испугал Хилари. Девушка опустилась на колени, так что лицо ее оказалось на одном уровне с его лицом, и взяла его ледяные руки в свои.

— Нет, — тихо ответила она, поглаживая его судорожно сжатые пальцы. — Я не умею возвращать людей в прошлое или воскрешать мертвых. Но умею слушать. И сострадать.

— Что слушать? Бессвязные вопли? — Глаза его сейчас были черны, как беспросветная ночь, и даже свет луны не отражался в них. — Господи, почему ты это услышала?!

— Тебе нечего стыдиться, — прошептала Хилари, продолжая массировать его пальцы. — Во сне ты звал брата, вот и все.

— Вот как? — Коннер нахмурился. Гнев его уступил место интересу. — В самом деле?

— А ты разве не помнишь?

Он медленно покачал головой.

— Нет. Никогда не помню, что я кричу во сне. Знаю только, что, когда просыпаюсь, вся комната гудит от моих криков.

Хилари вспомнилось, как он выскочил на балкон, преследуемый эхом собственного голоса.

— А сами сны ты помнишь?

Вместо ответа он со стоном уронил голову на руки.

— Да! — прошептал он, закрывая глаза. — Боже мой, да!

— Расскажи мне. — Хилари погладила его по всклокоченной голове. — Расскажи, что тебе снится.

— Нет, — сдавленно ответил он.

Пальцы ее скользнули по его щеке. Она почувствовала, как вздулись желваки на скулах.

— Не надо!

Но Хилари уже не могла остановиться. Словно слепая, она легкими прикосновениями ощупывала его щеки, нос, подбородок и поражалась тому, как мужественен он всегда и во всем, даже на ощупь. Мягкий покров кожи, а под ним — кремень.

Когда она достигла губ, Коннер открыл глаза. Непроглядная тьма рассеялась: теперь они сияли лунным серебристым светом.

— Не надо, — повторил он, но уже совсем другим голосом. Теперь голос его был подобен телу — стальная сила под обманчиво-мягким покровом. — Не надо говорить о снах.

Он оторвался от перил и, протянув руки, коснулся ее лица. Пальцы его зеркально отражали ее движения: легкими, словно перышко, прикосновениями он погладил ее щеку и коснулся приоткрытых губ.

— Вообще ни о чем не надо говорить, — хрипло прошептал он. Шелковый покров слетел, и Хилари услышала в его голосе неприкрытое желание. Он запустил руки ей в волосы и притянул ближе, так близко, как только позволяли прутья.

Она пошатнулась и инстинктивно схватилась за прутья — совсем как Коннер несколько минут назад. А затем он ее поцеловал. Прикосновение холодных губ пронзило Хилари, словно ледяная молния, до самых глубин ее существа. Она задрожала, чувствуя, как по телу растекается холодный огонь.

Коннер приоткрыл губы и проник языком в ее рот. Хилари крепче вцепилась в перила, всем существом своим она вбирала его тепло. Язычок ее робко пробежал по его нижней губе — и Коннер со стоном ответил на эту дерзость.

— О, Хилари! — прошептал он, на мгновение отрываясь от нее.

Она не успела ответить — Коннер снова впился в ее губы. На этот раз он смело вторгался в запретные глубины, и Хилари таяла от его жарко-влажных прикосновений.

Даже закрыв глаза, она ясно видела его. Видела курчавую поросль волос на груди, треугольником спускающуюся к животу, и в их зарослях — напряженные камешки сосков. Как ненавидела Хилари балконные перила, мешающие их телам слиться воедино!

Он замерз, думала Хилари. О, если бы прижаться к нему, согреть своим теплом, своим дыханием, своей любовью! Положить ладони ему на грудь и растирать, пока крохотные мужские соски не станут теплыми и мягкими, а затем затвердеют снова, уже не от холода…

— Я хочу тебя, — прошептала Хилари, едва он оторвался от ее губ.

— Ты уверена? — тихо спросил он.

Уверена? Ни в чем и никогда она не была так уверена, как в этом! Груди ее ныли от страсти, и соски затвердели, как и у него. А в самой середине тела разгорался невиданный пожар, как будто там извивался оголенный электрический кабель, одно прикосновение к которому могло вызвать взрыв, и тогда содрогнется мир.

— Я хочу тебя, — повторила Хилари.

Он выпустил ее из объятий. Хилари открыла глаза — и сердце заколотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Коннер облизывал припухшие от поцелуя губы; глаза его сияли во мраке, словно две серебряных звезды.

— Тогда иди ко мне, — ответил он и отступил во тьму, к дверям своей спальни.

Хилари с трудом поднялась; отвага вдруг покинула ее. Ей хотелось, чтобы Коннер взял ее за руку и повел за собой. Она открыла рот, но из пересохших губ не вырвалось ни звука.