Через минуту нежные женские ручки уже держали третий по счету бокал.

— Дорогие подруги! — молвила одна. — Уверена, что вам пришла в голову глубокая мысль. Наконец-то мы с вами — не дуры. Очень даже не дуры.

— А это означает, — подхватила вторая, — что в дураках теперь автоматически окажутся другие.

— Особенно участницы всероссийского шоу «Мадамский клуб», — уточнила третья. — Как очные, так и заочные. И особенно — очковые.

— Пришло наше время, — заявила четвертая. — Не будем же терять его зря. За нашу Особую Истину! С заглавной буквы. И с красной строки.

И больше уже ничего не говорили. А чего еще говорить?

Ульк!

Все сказано.

* * *

Эта небылица внешне столь правдоподобна, что за нее попытался ухватиться Геракл. Дабы снизить высокое звучание нашей героической победы, умалить ее всемирно-историческое значение.

— Ах вы, костлявые волжские сорожки! — гремел он, как автомобиль «Москвич» на колдыбанских ухабах. — Пудрите честным людям мозги. Дескать, жены ваши жрицы Истины! Ха. Со мной такие номера не проходят. От меня ничего не укроешь. Признавайтесь как на духу: вы же видели, что ваши жрицы, ха-ха, пришли домой среди ночи и навеселе?

— Конечно, нет, никудышный вы аналитик, — вежливо отвечал ему за всех Лука Самарыч. — Конечно же, не видели. Истинных колдыбанцев и утром-то из пушки не добудишься. А среди ночи они спят как убитые. Так что если и видели жен, то лишь во сне. Но во сне все нормальные люди видят только чужих жен.

Подобным же образом были категорически отвергнуты и убедительно опровергнуты всякие вымыслы и домыслы.

— И все равно вы — болтуны и мюнхгаузены! — гремел Геракл. — Не знаю, как раньше, а сейчас на Волге нет и не может быть никаких бурь и штормов. Это вам не Средиземное море! На Волге сейчас — сплошные плотины да шлюзы. Тишь, гладь да Зевсова благодать. А вы мне мозги про грозную стихию канифолите. Попались, ха-ха?

— Это вы, закоренелый скептик, попались в сети поверхностных вымыслов, — все так же спокойно возражал Лука Самарыч. — Давайте лучше поверим научному прогнозу погоды, который постоянно делает Колдыбанский гидрометцентр. Вот, пожалуйста, на первой странице газеты — заголовок «Штормовое предупреждение». Читаем далее: «На Самарской Луке — тихая и ясная погода, на Волге — полный штиль. Однако во второй половине дня в районе третьей линии бакенов и на главном фарватере ожидается кратковременный, очень густой сиреневый туман с видимостью не более полуметра. Одновременно со стороны Молодецкого кургана будет наблюдаться желтая волна высотой десять метров и ударной силой не менее пятисот тонн. Судоходство в течение часа категорически запрещается».

— Шторм при полном штиле? — растерялся Геракл и возвел очи к небу. — Афина, ты что-нибудь кумекаешь?

— Тут все очень просто, — улыбнулся Лука Самарыч. — Сиреневым туманом у нас называют выбросы в атмосферу, которые делает азотно-туковый комбинат. А желтая волна, которая запросто утопит хоть линкор, хоть «Титаник», поднимается на Волге всякий раз, когда проводит плановые подводные испытания дважды орденоносный и трижды засекреченный военный моторостроительный завод с лиричным названием «Ласточка». Как видите, бури и штормы вашего родного Средиземного моря — нам все равно что мелкая рябь в старом корыте.

— Ну ладно, пусть я дурак, — не выдержал Геракл. — Пусть сама Афина — дура. Зато ваши жены, хваленые умницы-разумницы, вернувшись домой с гулянки, расколотили всю посуду. И фаянсовую, и фарфоровую, и хрустальную. Прямо об пол. И еще приговаривали: «Да черт с ней. Жалко, что ли!» Вот вам, ха-ха, и легендарные героини…

— Извините, любезный, но только циник способен повторять такие нелепые домыслы, — ничуть не смутился Лу ка Самарыч. — Колдыбанки могут, и то в крайнем случае, колотить разве что старые глиняные горшки. И не об пол, чтобы не повредить дефицитное напольное покрытие, а только об головы мужей. Надо подчеркнуть также, что при этом колдыбанки буквально рыдают от жалости.

— Жалко им, разумеется, горшки, — наконец-то понял все как надо Геракл. — Сдаюсь. И от души поздравляю вас.

— Спасибо, — поблагодарил от имени всех Лука Самарыч. — Хотя, если откровенно, во всей этой истории есть один загадочный момент…

И действительно, легендарные колдыбанки проспали почему-то на следующий день до обеда, а кое-кто — и до ужина. А проснувшись, испытали загадочный, не ведомый им доселе особый симптом. Когда рука почему-то тянется не к любимой губной помаде или к новой модной туши, а к трехлитровой банке с рассолом.

Вот уж феномен! Но его прояснить под силу только нашей большой науке.

Как всегда, наше историческое застолье началось с глубокомысленной беседы. Тем паче что на это заседание клуба согласно легенде вместе с Лукой Самарычем явился и Геракл.

Еще вчера при одном упоминании об истинных колдыбанцах он потрясал палицей и орал: «О, боги Олимпа! Позвольте мне принести вам в жертву ораву этих волжских болванов!» Сегодня он появился на пороге «Утеса» тише воды, ниже травы, лучезарнее романтика Ухажерова, пожирающего взглядом свою Рогнеду.

Его встретили с изысканной колдыбанской учтивостью. Никто не захлопнул перед его носом дверь. Не вопросил грубым голосом: «Куда прешь? Покажь пригласиловку!» Это, знаете ли, московский стиль. А у нас даже никто не повернулся в сторону свалившегося откуда-то с Луны полубога. Лишь слегка ощупали его боковым зрением и приветствовали как старого знакомого.

— Вот бы нам такого банщика! — восхищенно приветствовал героя всех времен Безмочалкин. — Тогда женское отделение само побежало бы к нам объединиться в трудовом порыве.

— Только не выходите в таком виде за пределы моего участка, — дружески посоветовал Самосудов. — У нас в городе сейчас кампания по борьбе с бомжами идет. Враз заметут.

А к гостю уже обращался волжский Геракл, который пока у него в учениках:

— Поведайте, пожалуйста, наш свирепый соперник и наш будущий любимый побратим, какой такой неслыханный подвиг числится за вами под номером два. Послушаем, подивимся, да и провернем его быстренько по-колдыбански. Чего тянуть, пока мухи не кусают.

На помощь поспешил Ухажеров:

— Разрешите, я расскажу. За ваш второй подвиг, Геракл Зевсович, я тоже получил пять с плюсом. Как сейчас помню: стою я у доски и смотрю на Рогнеду, которая в тот день впервые применила тушь для ресниц и губную помаду. О, как она была прекрасна!

В зале раздался дружный кашель, и отличник по древней истории и по романтической любви спохватился:

— Как сейчас помню: служил Геракл Зевсович у царя-самодура Эврисфея…

Оказывается, наш соперник-дружок имел судимость и мотал хороший срок: двенадцать лет от звонка до звонка.

А всё козни стервозы-мачехи, главной богини Геры. Она по-прежнему пылала ненавистью к побочному сыну Зевса и наслала на него с помощью тогдашних экстрасенсов ужасную болезнь в виде безумия. Будучи в припадке умопомрачения, Геракл отправил на тот свет целую компанию подвернувшихся под руку отроков. Причем в отличие от нынешних тинейджеров они не пили джин, не курили анашу, не орали по ночам под окнами, а когда крутили любовь с одноклассницами, предусмотрительно пользовались контрацептивами. То есть были примерного поведения и пострадали совершенно зазря.