Переваривать в собственном соку, на медленном огне, постоянно помешивая.

Еще вчера Иван просто был. Был сильным, уверенным в себе мужчиной. Лидером. Сейчас его швыряют в яму, чтобы закопать, словно мусор, и он уже ничего не может с этим поделать. Да и ему, скорее всего, все равно.

Странник видел множество смертей. Какая-то часть из них была и на его совести. Но все похороны он помнил наперечет, так как их было мало. И отношение у него к ним выработалось отвратительное. Странник считал, что похороны, сами по себе, страшнее факта смерти. В них он находил что-то чуждое его природе. Шершавое, как персиковая косточка, застрявшая в горле.

— Скажем последние слова? — спросил Кир.

Ветер, гулявший между домов и в арках, утих.

Стало спокойно, и на небе даже появилось светлое пятно, в котором, по всем приметам, скоро должно было появиться редкое зимнее солнце.

— Какие слова? — сказал Густав.

— Ну, например, каким хорошим человеком был покойный. Кстати, на Луне так людей не хоронят, там сжигают и используют пепел для удобрений, — неизвестно к чему вспомнил Кир.

— Можно было и сжечь.

— Это не по-земному, — сказала Ира. Голос ее звучал глухо, глаза покраснели, но она не плакала. Переживала, но слез не лила.

Густаву это понравилось, потому что иначе он мог бы предположить, что жена хирурга испытывает чувство вины. За действия мужа, конечно же, не за себя.

— Да, не по-нашему, — сказал странник. — Но иногда мне кажется, что сжечь — это для живых проще. Мертвым ведь все равно, как с ними поступят.

— Уже поздно что-то менять. — Кир зевнул. — Тем более такую сложную работу провернули. Ты будешь говорить, Густав? Согласно традициям. В конце концов, это человек, а не дохлая ворона.

Странник поднес к лицу ладони и подышал на них.

— Он был хорошим человеком. Наверное. Если бы не обстоятельства, — сказал он. — У меня все.

— Мы присоединяемся к словам странника, — сказал Кир, обнимая Иру. — Аминь. Пришло время закопать его.

— Постой. — Странник покачал головой. — Я хочу спросить: что ты обнаружил у него в голове?

— Ничего. Только передатчик без батареек.

— Вообще ничего? То есть непонятно, как ему удалили питательный элемент, обойдя защиту? Никаких зацепок?

— Никаких. — Кир шмыгнул носом и отвел глаза в сторону.

Густав насторожился:

— Ты чего-то недоговариваешь?

— Тебе все равно этого не понять.

— Возможно, я не пойму из твоих слов половину, но другую вполне усвою, ты же на иньере разговариваешь.

— Что ж, хорошо, — сказал Кир.

Ира с тревогой посмотрела на мужа, но тот нежно чмокнул ее в нос.

— Когда я делал вскрытие, то, естественно, больше всего меня интересовала его голова, хотя я не забыл исследовать и все тело. В нем я не обнаружил ничего сверхъестественного, а вот в голове — да. Вернее, это было сверхсовременное вмешательство. Та операция, на которую отважился взломщик, по извлечению питательного элемента, была проведена очень качественно и аккуратно. Я предполагаю, что биохимическая батарейка удаляется инструментом, действующим ровно наоборот, чем тот, который ее устанавливал. Откуда такая мысль? На передатчике есть естественный шов, через который засовывается вся начинка, но он закрыт путем наращивания, типа биоспайки. То есть он как бы есть, но найти его неспециалисту трудно. Беглец же нашел и сделал надрез именно по нему.

— Что в этом особенного? Он же бывший хирург!

— Не всякий даже действующий хирург отыщет производственный шов. Для того чтобы найти производственный шов, нужна специальная просветка или анализ на целостность — черт его знает, что именно! Но у меня никогда не было устройств, которые могли бы сделать это. У него же они есть. И еще. Шов — единственное место на передатчике, где нет сигнальных нейроволокон. Сигнальные нейроволокна сообщают процессору о том, повреждена оболочка или нет, это простейшее устройство, вроде реле электроцепи. На разрезе они обрываются. И необходим очень тонкий, уверенный надрез, чтобы пройти как раз по безопасному каналу. Короче говоря, беглец выполнил эту операцию превосходно.

— Значительно лучше, чем ты ожидал? — спросил Густав.

— Нет, немного не так, — сказал Кир. — Никто не знает, кто он такой, но вот его экипировка явно лучше, чем я ожидал. Он прекрасно вооружен с научной точки зрения. Знаниями, конечно, но инструментарий просто экстра-класса. И этот инструментарий, как мне кажется, найти не так уж сложно. Для этого в МКГ нужно отправить запрос об исчезновении передвижной лаборатории или чего-то в таком роде, то есть запрос о пропаже ценных инструментов в крупных масштабах. Тогда нам станет понятно, куда рыть. Похищения случаются постоянно, но это сузит круг подозреваемых. Можно попробовать. Мало ли, а вдруг?

— И ты найдешь его?

— Нет, возможно, лишь определю личность. — Кир улыбнулся. — Найти такого человека будет очень сложно.

— Понятно. Больше никаких новостей, которые я мог бы не понять? — саркастически спросил странник.

— Нет, — уверенно ответил хирург. — Никаких.

— Тогда пусть земля ему будет пухом, — подвела за них черту Ира и бросила комок смерзшегося чернозема в могилу.

Но то ли рука подвела, то ли ветер изменился, но кусок земли попал прямо в лоб Ивана с еще более ужасным звуком, чем тот, что издало его падающее тело. Ира вздрогнула, и теперь самая настоящая слеза покатилась по ее щеке.

Густав залез в теплый салон прогретого корабля, выровнял колеса и направился вперед, сдвигая ковшом-отсекателем кучу выкопанной земли обратно в могилу. Пара движений задним и передним ходом, затем пять минут на то, чтобы добросать остатки земли и оформить хоть какое-то подобие холма.

Хирург вытащил из своего корабля заранее подготовленный крест, сбитый из двух досок, изначально он не желал его устанавливать, объясняя это тем, что случайные люди или нелюди могут воспринять этот знак как приказ к действию и поиску вокруг аорты выживших. Но Ира смогла его переубедить.

На поперечной доске сверлом были написаны всего лишь две строки в столбик: «Иван» и год смерти. Ни числа, ни месяца, просто год, который уже помнили немногие: чем больше времени с момента Большого Взрыва проходило, тем меньше люди помнили о летоисчислении.

Хирург воткнул крест в изголовье могилы.

— Скорее бы пошел снег, — тихо сказал Густав. Черные следы ног, шин и продолговатые очертания холмика, разрывающие белый снег, выглядели словно гнойный нарыв на нежном лице молодой красавицы.

— А мне и без снега хорошо, — сказал Кир, явно не поняв странника. — Я устал как собака, чертова магистраль пьет все соки, чувствую себя как-то… наполовину. Или даже на четверть.