— Сав-ва! Сав-ва!..

Он с истинным мужским достоинством ответил:

— Ну, Савва. Савва! Не отпускать же тебя без мужской сольцы. Нельзя отпускать тебя, не солоно‑то хлебавши. Попищи у меня, попищи!..

Второпях масляный ночник опрокинул, чуть пожара на коврах не наделал — тоже пришлось босыми ногами, затаптывая огонь, некий дикий танец исполнить.

Дикость — что может быть лучше в такой густой, сладкой ночи?

Лукавый эмир бухарский понял, кто выгнал любимых англичан и французов. Особенно сожалел он о французах.

— Кто мне будет доставать лягушек! — раздосадованно кричал он на следующее утро, когда русский купец в очередной раз пришел говорить о хлопке.

— Да я, о великий эмир! — успокоил его Савва, уже привыкший к перепадам его настроения.

— Ты, князь?

— Ну, не совсем, чтобы я, — мои люди. Я пришлю сюда своего управляющего, со своими верными людьми. Да-да, не обижайтесь, о великий! У нас говорят: свой глаз-алмаз. Из них, из алмазов, и делают бриллианты. Кстати, понравились ли они любимой жене?

— Я поменял ее на другую — невесту того коварного негодяя, который хотел ее выкрасть. Да вы ее знаете, князь. Ей я и отдал бриллианты. Вкусна ведь невеста негодяя? — эмир хитровато и удовлетворенно смеялся.

До Саввы дошла проделка любвеобильного эмира.

— Значит, у меня была?..

— Она, она, князь. У нас говорят: если хочешь уважить друга — отдай ему свою жену. Что говорят у вас?

— Ничего. Просто отрубают это самое. — Савва многозначительно повертел рукой промеж колен.

Жест понравился эмиру. Он несколько раз попробовал проделать то же самое. пока не вышло черт знает что!

— Нет, придется вам, князь, еще задержаться. У меня не получается. Мне надо у вас поучиться. Да, князь.

Эмир поморгал глазенками как истинный восточный бес.

— Но хлопок, о великий?

— Я же отдал приказание своим министрам — выполнять любое желание князя. Кто смеет ослушаться?

— Никто, о великий! — поспешил откланяться незадачливый купец, уже зная, что надо делать.

Став под руку российского императора, которого он для большего уважения называл царем, перенял от него и российские чиновничьи должности. Так и стали все казнокрады, окружавшие эмира, министрами. Но русскому купцу нужен был тот, кто ведал водами. Хлопок — это вода. Земли здесь немереные тыщи верст. Бери любой кус, была бы только вода. А кетмень и согбенная спина — всегда найдутся.

Он нашел «министра воды» в грязном, со вчерашнего залитом жиром халате. Пришел не один — со слугой, который нес изящный, окованный серебром сундучок. Много он раздал подарков за две бездельных недели, но кое‑что оставалось. Этот сундучок был припрятан на день прощания — для любимой жены эмира, но коль он ее так коварно подарил гостю — не стоило церемониться.

Савва отдал поклоны не проспавшемуся «министру воды» и мигнул слуге. Тот распахнул сундучок: там была нанизанная на шелковый шнурок связка соболей. Вот тоже странная восточная мода: любовь к мехам при такой жаре! Но ему‑то какое дело — он соболиную связку достал, встряхнул, так что соболь осеребрился, и с новым поклоном повесил на шею министра. Хорошая была связка, концы свисали до пуза.

От счастливого вожделения министр долго не мог ничего сказать, прижимаясь то одной, то другой щекой к мехам и гладя свисавшие концы то с левой, то с правой руки.

— Что хочешь — проси, князь, — обрел он наконец дар речи.

— Только одного — оформить продажу двух обещанных великим эмиром мургабских плантаций.

— Только и всего, о князь! Сегодня же будет сделано. Друг великого эмира — мой друг.

Он тоже снизошел до поклона и провожал под локоток. Маленько говорил по-русски, и ладно. Поняли друг друга. Видно, соболи понятия добавили.

И верно, на следующее же утро «министр воды» пригласил его осматривать новые хлопковые плантации. Были они бескрайни и уже позванивали первыми коробочками. На них работали, подгоняя кетменями воду, сотни дехкан. Умудренный уже здешним опытом, Савва скрывал свое удовлетворение, хмурился.

— Князь чем‑то недоволен? — забеспокоился министр.

— Да, я оставляю здесь одного из своих управителей, а где он жить будет? Степь! Пустыня!

— Только и всего? — не мог отделаться министр от полюбившегося ему выражения. — Для твоего нукера мы построим дом, мы окружим его садом, мы дадим ему лучших жен, сколько пожелает.

— Он пожелает распоряжаться здесь от моего имени, — кивнул смышленому Данилке, которого оставлял на заклание. — В том числе — и деньгами, — многозначительно посмотрел на министра.

— Кто распоряжается деньгами — распоряжается и жизнью людей. Будь спокоен, князь, со счастливой душой поезжай к своему царю, — снова раскланялся министр, будучи уверенным, что князь только и делает, что восседает с царем за столом.

Вечером, когда удалось отделаться от расплывшегося в ласковости министра, Савва наказал Данилке:

— Будь грозен с ним, будь нагл, но — грань все‑таки не переходи. Ты видел, как швыряют с башни непокорных?

— Видел. — потупился Данилка.

— Выше голову держи! Всегда и везде, — ободряюще похлопал его по плечу. — Долго я здесь тебя не задержу. Ты мне на Москве нужен. Все равно ни бельмеса не смыслишь. Я татар сюда пришлю, они быстрее сговорятся с азиатами. А как дорогу построят — хлопок вагонами побежит в Орехово. Да и мне туда пора.

Но нельзя так скоро было уехать от эмира. Целая неделя прошла, прежде чем ему собрали караван до Каспия. Эмир для проводов сам изволил выйти на ступени дворца, а его нукеры личным отрядом провожали до первого колодца.

Дальше — дело обычное: пустыня, жара. Еще только начинался июль, а ехали в ночи, днем отдыхая у колодцев. Не только люди, но и верблюды не выдерживали. К знакомому шатру великого князя притащились вконец измочаленные.

Николай Константинович выглядел не лучше.

— Что случилось? — спросил Савва, уже догадываясь о неприятностях.

— Я только что вернулся с Аму-Дарьи. В конце июня началось небывалое таянье ледников в верховьях, вода хлынула вниз, и все наши плотины, отводные каналы.

— Разметало.

— Да. Вы были правы. Коммерцию нельзя строить на песке.

— Нельзя, — подтвердил Савва, искренне огорчаясь беде незадачливого мелиоратора.

Помочь он ему ничем не мог, да и торопился на другой берег. В Баку ему хотелось посмотреть невиданную электростанцию, работавшую на мазуте. О том трубили все газеты. В Орехово-Зуево мазута не навозишься, но суть электростанций одна и та же, только топки для торфа потребуются иные.

Тифлис с его банями и Минеральные Воды с нарзанами его меньше интересовали, но к курортам успели подвести железную дорогу, а к нефтепромыслам только еще тянули. как быка за рога!.. Железнодорожные воротилы, вроде Полякова, государственные субсидии разворовали и больше плакались, нежели строили дороги. Савва Морозов не ревизор, он охотно приятное с полезным совмещал.