— Нет, все вместе. И чтобы опять играть около бассейна.

Усилием воли я отвел взгляд от Мэдди, подбирающей правильный ответ, и попытался сам заполнить тягостную паузу. Но ситуацию спас Джейми — очередным тактичным уточнением:

— Нет, балда. Они же разводятся.

Наконец дети ушли спать и мы с Мэдди остались наедине. Я принялся собирать клочки оберточной бумаги, на которых Дилли записывала варианты пароля для своего электронного дневника. Да уж, потребовалась бы целая команда гениальных дешифровальщиков, которые несколько месяцев распутывали бы сложнейший код «Имя нашей собаки».

— Что ж, всё прошло без неожиданностей, — вздохнул я.

— Уж по крайней мере, лучше, чем в прошлом году.

— Прости, не могла бы ты напомнить…

— В прошлое Рождество был жуткий скандал, после чего ты уселся в кресло и напился до полной отключки, приговаривая, что «это единственный способ вынести наш брак».

Я подобрал с пола последние обрывки серпантина и очередную тысячу иголок с «неосыпающейся» рождественской елки.

— Извини, что пристаю с вопросами, но мы никогда не пытались обратиться к психологу?

— Пытались, но не могли договориться, к какому именно. Я хотела обсуждать проблемы с консультантом-женщиной, а ты заявил, что не желаешь, чтобы с самого начала чаша весов склонялась в мою сторону.

Да, это тупик, в котором не найти компромисса. Может, надо было поискать консультанта-транссексуала? Но брак и без того пребывал в настолько плачевном состоянии, что не стоило усугублять ситуацию: представляю, как я пялюсь на свежесделанные сиськи консультанта, стараясь не обращать внимания на его кадык.

Я уселся на диван, Мэдди устроилась рядом, налила себе вина и протянула мне бутылку.

— Моё пьянство стало одной из причин, по которой ты не захотела больше со мной оставаться?

— Какое это теперь имеет значение?

Я выплеснул свое вино в горшок с цветком, только что подаренный её матерью.

— Ладно, я бросаю пить. Что ещё?

— Я не хочу это сейчас обсуждать.

— Но я хотел бы знать, тем более что это не имеет уже никакого значения. Почему мы решили расстаться? Чем настолько невыносима была совместная жизнь?

— Да… всем.

— Извини, так не пойдёт. Тебе всё-таки стоит привести конкретные примеры, причины разногласий, поводы для споров.

— Конкретные? Хорошо. — Она посмотрела на потолок. — В молодости ты был таким темпераментным, так остро воспринимал несправедливости мира, считал, что мы должны изменить его. Но с годами всё это превратилось в занудное нытьё.

— Ладно, это раз, — согласился я. — Считается…

— Пойми, это было невыносимо скучно! Ты приходил в неистовство от всякой фигни. — Теперь её было не остановить. — Я спокойно принимала то, что ты седеешь и лысеешь, что на лице у тебя появляются морщины, а живот растёт. Но старела твоя душа, словно дряблым и отвисшим становился сам твой дух, и любить тебя такого становилось всё труднее.

— Спасибо, достаточно! Не стоит переходить на личности! — Я поднялся, чтобы выбросить пустую бутылку в мусорное ведро, и на нервной почве швырнул её чересчур сильно, едва не расколотив. — Но всё равно этого недостаточно для развода. Настоящей причины я так и не услышал.

— Мы больше не были счастливы, — вздохнула она. — Постоянно ругались, а дети очень переживали. Какие ещё причины нужны?

— Но из-за чего мы ругались?

— Из-за всего подряд. Ты убеждал меня заниматься фотографией, участвовать в выставках. А когда у меня начало что-то получаться, ты злился, что меня часто не бывает дома. Вёл бесконечные разговоры о том, как важна поддержка мужа, но когда доходило до дела, до повседневной рутины, когда надо было заниматься хозяйственными делами, вовремя возвращаться с работы или отказаться от возни с Гэри и его идиотским интернет-сайтом, — тебя никогда не было.

— Кстати, должен признаться, никак не возьму в толк, с чего это я связался с проектом «ТвоиНовости»…

— Да чтобы сбежать из дома, непонятно? А потом ты никак не хотел поверить, что какой-то владелец галереи может заинтересоваться моими работами. Говорил, что он просто решил за мной приударить.

— Ну, знаешь, это даже звучит подозрительно. Я, разумеется, ревновал к другим мужчинам. Ты очень привлекательная женщина, и, возможно, этот галерист тоже так считал.

— Но это лишь подтверждает, что ты видел во мне только юбку. Я и так чувствовала себя неуверенно, а из-за тебя стало в сто раз хуже, ты всё время старался принизить мои достижения.

— Хорошо, согласен. Да, ты не чувствовала поддержки с моей стороны, и вдобавок я тебя обижал.

— Ну почему он не мог устроить выставку просто по той причине, что я хороший фотограф? Почему обязательно надо предполагать, что у Ральфа исключительно романтический интерес ко мне?

Я чуть не выронил стакан — не ожидал, что она проговорится.

— Что?! Так этот «владелец галереи» и есть Ральф? И ты утверждаешь, что у меня не было оснований ревновать, подозревать, что он за тобой ухаживает, хотя завтра уезжаешь с ним в Венецию?

— Да, сейчас всё изменилось. Однако в тот момент у нас были исключительно профессиональные отношения.

— Ага, просто он за тобой ухлёстывал! Я был прав.

— Ты не можешь этого знать!

— Разумеется, могу! Боже правый, ты ведёшь себя так, будто это я во всём виноват, — но я хотя бы не сбегал с другой! Я никогда тебе не изменял!

— О чём это ты? Я тебе не изменяла.

— Вот как? И это не твой чемодан стоит у дверей? С двумя билетами до Венеции в боковом кармане?

— В этом всё дело, верно? Ты не можешь смириться с тем, что я встретила другого.

— Нет, я не могу смириться с тем, что ты не даёшь нам шанса всё исправить, между тем как я по-прежнему не понимаю, почему мы разводимся.

* * *

Когда рано утром Мэдди спустилась в кухню, я уже ждал ее, хлопоча по хозяйству.

— Вот это да — ты поднялся ни свет ни заря!

— Да, хотел разгрузить посудомойку и приготовить детям завтрак, пока твоя мама не застукала меня за этим занятием и не посвятила в рыцари. Я приготовил тебе чай — держи.

Тьма за окном придавала нашей встрече оттенок нелегальности: она улетала в отпуск с любовником, но сейчас шутила с бывшим партнёром.

— Как тебе спалось на диване?

— Неплохо. Только Вуди захапал всё одеяло…

Звякнул телефон Мэдди — сообщение.

— Ой… машина пришла.

Она подкатила чемодан к дверям, мы оба замерли в нерешительности.

— Ну ладно… пока. — Она помахала ладошкой; так энергично машут тем, кто далеко-далеко, и у меня, конечно, не осталось шанса хотя бы чмокнуть её на прощанье. — Передай мой самый тёплый привет своему замечательному папе.