«Неужто я отрубился и уже в вытрезвиловке? – Ужас охватил его и теперь медленно проникал во все поры кожи. – Но не с чего ведь! Не с чего, мать-перемать!.. Знать, теперь одна дорога – на сто первый…»

Он долго не мог расчухать, что для медвытрезвителя здешняя обстановка ну никак не подходит, да и сидящие в зале хорошо одетые мужики в наушниках вовсе не похожи на зацапанных копами алкашей. Люди эти сидели перед выстроившимися в ряд пультами, уставившись в мерцающие экраны локаторов, и постоянно открывали рот, будто что-то говоря, но голосов их не было слышно. «Как рыбы в аквариуме», – подумал Сува. Он прекрасно видел красные блямбы наушников, но почему-то не мог сообразить, что и на нем надеты такие же – все дело в этом.

И тут, словно проткнув наконец ватную пробку, кто-то надсадно проорал ему в ухо:

– Земля! Земля! Почему не отвечаете?! У меня горючего – на один круг! Земля, это борт 14-32!..

Только сейчас клошар убедился, что попал в диспетчерскую какого-то аэропорта. Он вдруг совершенно ясно понял, что очень даже просто может угробить этот самый «борт 14-32». Господи, спаси!.. Первым делом снял наушники.

– Слушай! – крикнул соседу справа. «Достучался» до него, лишь дважды сильно дернув за рукав. – Мне совсем хреново. Пусть меня заменят! – От волнения он даже не заметил, что голос его весьма странен.

– С ума сошел! Есть же главный!.. – воскликнул сосед и тут же снова спрятал ухо под красной блямбой.

А Петр тем временем отодвинул стул, встал и побрел куда глаза глядят. Главное было побыстрее выбраться из этой ловушки. Полукруг разноцветных мужских спин вскоре остался позади. На туалетную комнату Сува натолкнулся совершенно случайно. Ши-икарная, надо сказать, была комнатенка: тут тебе и душевые кабинки, и номерные шкафчики с личными причиндалами, большущие зеркала, ну и, само собой, кабинки «главного калибра» – и притом все чистенькое, аккуратненькое, аж блестит. Какие-то непонятные кнопки, панели, всякие там никелированные ручки-дрючки. Да' и размеры впечатляли: метров сто квадратных – никак не меньше.

Пока Сува осматривался, в дверь комнатищи влетел взъерошенный тип в белом халате с каким-то серебристым металлическим чемоданчиком в руке.

– На что жалуетесь? – подскочил к Суве, словно хотел укусить,

– А счас посмотрим… – буркнул тот и шагнул к ближайшему зеркалу. – Вот тут в чем дело! – ткнул пальцем в свое-чужое изображение, которое совершенно ничем не напоминало милый сердцу лик Петра Суваева. – Не я это! Ну не я, и весь сказ! – Ему от этого свинства даже вдруг как-то весело стало.

– Значит, не вы, – слегка опешил врач. – А кто же тогда?

– Черт его знает!..

– Ну а зовут-то вас как? – прищурившись, осведомился врач. (Сейчас он стоял в трех шагах от Сувы.)

– А как должны? – попытался перехватить инициативу клошар.

– Вот именно «как»? – продолжал наступать доктор, оттесняя Суву к дверям ближайшей кабинки. Рано или поздно на крышку унитаза загонит.

– Вам помочь? – просунулась в дверь еще одна голова. Доктор обернулся, и Сува, воспользовавшись моментом, выскочил на свободное пространство, где была возможность для маневра.

– Ваш коллега сильно переутомился и забыл, кто он и что он, – с кисловатой улыбкой ответствовал доктор. – Может быть, хоть вы убедите его, что он – это он, а не моя тетя Имельда Марковна?..

Суве было совсем не смешно. Шансов справиться с двумя мужиками у него совсем немного.

– Ты чего, Коля?! – выпучила глаза просунутая в дверь голова. – Крыша поехала? Смена ведь только час как началась…

– Я вам не Коля, любезнейший, а Петя, – со злостью ответил Сува и, огибая доктора по дуге, ринулся к двери.

Тот попытался подставить ему ножку, но новое Суваевское тело мгновенно среагировало. Потеряв равновесие, эскулап выронил свой чемоданчик, и там что-то жалобно звякнуло. Очевидно, стекляшечки побились…

Тело диспетчера уже вплывало в дверь, Сува нырнул головой вперед, и они кубарем покатились по коридору. Парень, похоже, крепко стукнулся затылком об пол и потому не смог оказать достойного сопротивления. Клошар вскочил на ноги и побежал.

И все-таки скрутили, «демоны». Навалились разом и усадили на пол, прижали руки к корпусу, потом завели их за спину и стянули ремнем. На ногах тем временем угнездился какой-то десятипудовый бугай, и Сува даже не мечтал согнуть колени.

Потом его подняли, хорошенько при этом встряхнув, и куда-то поволокли. Петр делал вид, что совсем обессилел – еле волочил ноги, но, улучив момент, когда хватка немного ослабла, боднул одного из конвоиров головой в подбородок, другого ударил каблуком по коленке и, освободившись (руки по-прежнему за спиной), бросился вперед по коридору. Подсечка… Трах! Искры… искры из глаз…

Он лежал на асфальте у стены кирпичного дома. Рядом стоял пяти-шестилетний сопляк с лопаточкой в руке.

– Дяденька, вы ушиблись?.. Вы ушиблись, дяденька? – как заведенный повторял он.

Сува потрогал языком зубы – целы, облизал губы – тоже в порядке, и тогда промямлил:

– Спасибо, милый. Ничего… Все уже хорошо. Вот сейчас встану и домой пойду…

– А одна тетенька побежала полицию вызывать, – участливо сообщил мальчонка.

И Сува почувствовал, что надо делать ноги. А они у него пока еще были…

Гуня глянул на Тимофея Михайловича. Тот смотрел куда-то в сторону и ковырял носком ботинка газон. Этот привычный, безнадежно приевшийся, но и ставший таким родным и понятным газон. Намедни порезвившись на Пустыре и уже приближаясь к дому, Догоняй подумал: «Возвращение на круги своя», подумал, именно увидев в разрыве меж пятиэтажек пожухлый, а местами и вовсе вытоптанный до полного облысения газончик.

Что же касается Пустыря, то речь идет вот о чем: ненасытная жажда побегать, а вернее, поноситься по полям и лесам сжигала Догоняеву душу день за днем, но эту страсть и тоску нимало не ощущали ни Хозяин, ни Хозяйка. И все же пса данной высокой породы по правилам полагалось хотя бы раз в месяц выгуливать на полную катушку. И в заранее назначенный день (обычно это было воскресенье) Гуню выводили на огромный Собачий пустырь на углу улицы 13-го июня и проспекта Конвергенции. Догоняй носился по нему огромными кругами, а Тимофей Михайлович стоял в центре этой его «вселенной» и зевал или молча копил злость, которую можно будет выместить на собаке на обратном пути.

Итак, Гуня глянул, убедился, что хозяйский окрик явно запоздает, и потрусил навстречу медленно приближающемуся Суве. Клошар сразу же заметил кобеля, улыбнулся и даже этак приветственно махнул рукой, словно встретил старого доброго знакомого, обрадовался, поздоровался, но подойти сейчас ну никак не сможет.

«Ни-че-го, – подумал Гуня, – зато я к тебе подойду».

Расстояние между ними катастрофически сокращалось. Догоняй яростно завилял хвостом – ну не может же Сувино сердце не дрогнуть!.. Тимофей Михайлович по-прежнему смотрел не сюда – оказывается, пялился на моющую окно молодую бабенку. Тренировочные штаны и полосатая футболка туго обтягивали все ее вполне очевидные прелести, подчеркивая достоинства чуть полноватой, но от того еще более аппетитной фигурки.