– Нет, здесь я трудиться не смогу, – скороговоркой сказал Марии Карловне Куприн, лишь только вошел в комнату. – Библиотека – слишком большой соблазн. С работой будет покончено. Я устрою себе кабинет в чердачном помещении…

Однако библиотека манила, притягивала его. И когда Мария Карловна хлопотала по хозяйству или отлучалась из усадьбы, он вместе с Люлюшей и Лизой Гейнрих отправлялся туда и перебирал, перелистывал книги.

Сам Куприн старался заглушить в себе намек на чувство, которое давно уже жило в нем к этой изящной простой и доброй девушке, но даже показное равнодушие давалось с огромным трудом. Случайное прикосновение к платью Лизы, встреча взглядов вызывали внутренний электрический разряд. Скрывая напряженность, Куприн старался шутить, балагурить, придумывал забавы не столько для четырехлетней Люлюши, сколько для самой Лизы.

– В таких старых помещичьих покоях, – таинственным голосом говорил он, – обязательно должны быть спрятаны фамильные драгоценности, клад, запрятанный каким-нибудь предком Батюшкова…

– Но ведь арендатор давно уже нашел бы его! – простодушно откликалась на игру Лиза.

– В том-то и дело, что нет! Для этого у сельского священника не хватило бы фантазии. Давайте отодвинем первый ряд книг, нет ли за ними тайника…

Начались, суматошные поиски. Поднялась пыль, Люлюша принялась отчаянно чихать.

– Не надо, Александр Иванович! Все равно ничего не найдем, – взмолилась Лиза, обожавшая девочку.

Но вот на одной из нижних полок за книгами обнаружился длинный ящик.

– Ага! – торжествовал Куприн, вытаскивая его. – Смотрите, заколочен! Сейчас я пойду за молотком.

С затаенным восхищением следила Лиза за тем, как Куприн отбивал крышку. Но затем ее охватил ужас. В ящике лежала огромная деревянная нога.

– Чем вы тут увлеклись? – На стук явилась Мария Карловна, явно недовольная тем, что Куприн в этот день так и не сел за работу.

– Гляди, Машенька! Вот так находка! – с мальчишеской увлеченностью воскликнул Куприн.

– Деревянный протез, – довольно сухо пояснила Мария Карловна. – Видно, что он принадлежал человеку огромного роста. Кому-то из родственников Федора Дмитриевича.

– Ну конечно! – Куприн стукнул себя по лбу. – Это нога героя 1812 года Кривцова! Собственную ему оторвало ядром при Кульме. Дочь Кривцова вышла замуж за Помпея Николаевича Батюшкова. – Он задумался и, сузив смеющиеся глаза, добавил: – Следовало бы, однако, предать ее христианскому погребению. Как раз завтра у нас в гостях наши иереи…

По стародавнему обычаю, по воскресеньям после обедни, у которой, кстати, Куприны не бывали, духовенство приходило на пироги в помещичий дом.

– Когда ты наконец расстанешься со своим мальчишеством! – Мария Карловна в раздражении покинула библиотеку.

– Видишь, Люлюша, какая у нас мама строгая, гася шуткой вспыхнувший гнев, улыбнулся Куприн. – Спой нам, дочка, частушку…

И четырехлетняя Лидочка ясно и чисто пропела:

На воскресный пирог явились не только местный батюшка, но дьякон и даже псаломщик.

Завидев поданные для водки рюмки, дьякон сказал:

– Нам бы другую посудину. Здесь и выпить-то всего ничего.

Недоволен он остался стаканами и просил дать чашки.

Когда блюдо с пирогом опустело, Куприн обратился к священнику:

– А что, батя, не предать ли ногу христианскому погребению? Ведь нехорошо, что покойник лежит в могиле без ноги, а нога в доме…

– Соблазн, соблазн, – подтвердил батюшка, утирая рот роскошной бородой, в которой дрожал клок капусты.

– Вот как раздастся ночью стук и треск полов, – понизив голос, проговорил Куприн, – дочка моя все пугается, плачет: «Папа! Это что же, «скарлы-скарлы, нога липовая» ходит?

– Соблазн, соблазн, – важно откликнулся священник.

Богомольная Любовь Алексеевна с неодобрением поглядела на подпившего иерея, давно уже разгадав шутливый смысл задуманного сыном. Но тут очнулся дьякон, тщедушный, с могучим басом, и загудел бурсацкий напев, слов которого нельзя было разобрать, но от которого слабо задребезжал, прося пощады, пустой графинчик. В двери столовой просунула головку любопытная Лидочка. Куприн, не прикасавшийся к выпивке, радостно воскликнул:

– А вот и Люлюша нам споет! Спой, Люлюша, нашу частушку.

5

– Я бы чего-нибудь еданул, Маша, – утром после чая попросил жену Куприн. – Хорошо немного заправиться перед работой.

И с большим аппетитом съел яичницу и холодное мясо.

Вот уже несколько дней сразу после завтрака он отправлялся к себе на чердак, где устроил рабочий кабинет. Подымаясь из-за стола, Куприн как-то необычно, боком начал выходить из комнаты, и наблюдательная Мария Карловна заметила, что спереди блуза на нем странно оттопыривается.

Она подошла и одернула рубашку. И вдруг оттуда вывалилась небольшая подушка.

– Это что же такое? – строго спросила Мария Карловна.

Куприн смутился, как нашаливший кадет.

– На табурете сидеть слишком жестко, так я беру с собой подушечку.

– А вот я посмотрю сейчас, как ты там устроил свой рабочий кабинет! – еще более строго сказала она.

– Да нет, зачем! Лучше не ходи, Маша, – просительно ответил он.

Но Мария Карловна уже шла по лесенке.

Никакого табурета на чердаке не оказалось.

Около стены было густо уложено сено, покрытое каким-то рядном.

– Вот так рабочий кабинет! – вовсе разгневалась она.

– Видишь ли, – оправдывался Куприн, – я лежу, обдумываю тему, а потом незаметно засыпаю.

– Хорошо, – отрезала Мария Карловна. – С завтраками отныне будет покончено!..

Теперь Куприн работал по-настоящему. Мария Карловна тихо подбиралась к чердаку и сразу успокаивалась, слыша наверху шаги и бормотанье: Куприн ходил взад и вперед, наговаривая себе фразы по своей любимой методе. Но над чем он работал, этого не знал никто. За чаем Любовь Алексеевна иногда спрашивала:

– О чем ты пишешь, Саша?

Куприн сердился и с недопитым чаем уходил к себе на чердак.

Однажды он спустился в библиотеку, где Мария Карловна с увлечением перечитывала старые журналы – «Современник» и «Отечественные записки», поэтов XVIII века.

– Сегодня вечерком, Маша, – сказал он, – я начну учить тебя преферансу. Я понимаю, тебе не хочется уходить из библиотеки, но без преферанса очень скучает мама. Читать она уже почти не может – слишком слабы стали глаза… А ты что читаешь? – Он взял из ее рук книгу. – А, Державин! «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил…» Дай-ка я открою что-нибудь наугад.