– Ты не остаешься? – быстро спросила мама.

– Нет, конечно. Еще не ясно с этой гликемией... Но и уехать просто так не могу. Вместе мы бы быстрее... ты хорошо знаешь этот район. Если не можешь, мама... то я очень хорошо тебя понимаю. Просто скажи, чтобы я знала. Почему молчишь, ты меня слышишь?

– Да, Зайка. Прости меня, пожалуйста… никак не успокоюсь. Я подъеду – часам к двенадцати.

– Мы ждем, мама, – отключилась я и увидела напряженный папин взгляд – он прислушивался к нашему разговору с почти видимой надеждой. Дослушав, с облегчением откинулся на диванную подушку и благодарно улыбнулся, прикрывая глаза.

Не понимаю. И не пойму никогда.

Был у меня в жизни момент... Порой случаются ситуации, вспоминая которые даже через годы, все еще испытываешь неловкость. И стараешься зафутболить эти мысли в самый дальний угол памяти, а желательно бы еще и обрушить его... Так вот... я согласилась бы пережить тот момент еще десяток раз и даже на глазах у широкой публики, только бы не было в моей жизни сегодняшнего дня.

Ночевала я в своей бывшей комнате. В ней давно уже сделали «взрослый» ремонт, а мою маленькую кровать поменяли на двуспальную. Когда мы приезжали в гости, это было очень кстати.

Я не стала вечером задергивать шторы – побоялась проспать до обеда. Поэтому, как только открыла глаза, сразу увидела сизые тучи за окном – пока без дождя. Серый свет ненастного дня проникал в комнату и делал ее очень уютной. За закрытой дверью что-то стукнуло, я приподнялась на локте и прислушалась. Наверное, папа готовил завтрак – для меня. На душе стало тепло и... тесно, что ли? Я не знала названия тому, что чувствовала сейчас. Взгляд нечаянно упал на телефон, и вдруг вспомнилось, что сегодня воскресенье. А в воскресенье у курсантов выходной, а чего доброго, еще и увольнение!

– Нет, мамуль, – печально объяснял мне Ромка, – мы даже не на территории – завезли... Чумной форт в Кронштадте. Не то экскурсия, не то занятие… Пока не ясно.

– Мама, – успокаивал меня Сережка, – у нас пока никаких увольнений. Но в конце октября обещали – я говорил тебе. Мы рвались на закрытие фонтанов – не пустили даже классом. Ты сообщи только заранее, как соберешься, и я попытаюсь отпроситься. Мы на хорошем счету, должны отпустить. Ты же хочешь в Александрию? Я очень хочу. И Ромулька тоже… тык… идиот…

– Вы что – деретесь? – удивилась я.

– Ромулька тут… ты! Нет, мам, ну он совсем! Он теперь Ромулька. Девчонки его так зовут, а он психует.

– А у вас там есть девочки? – удивилась я опять.

– Конечно, мама! Ну, ты даешь!

– Рома, прозвища это ужасно обидно, но эти девочки просто глупо заигрывают с тобой. Если не хочешь, чтобы тебя так звали, то просто игнорируй тех, которые обзываются. Сделай вид, что их не существует для тебя – это обязательно подействует.

– А ты, Сережка, за кого – за своих или чужих?

Я еще напомнила им номер телефона деда и попросила звонить ему хотя бы изредка. Сказала, что сейчас нахожусь у него, что вызвало довольный возглас… В общем, я узнала много нового. Но главная новость – моими мальчиками интересуются девочки, и они там есть. Почему-то вспомнилась красавица Катя. Я сразу же открестилась – Боже упаси, ее даже показывать им нельзя, обязательно влюбятся оба. Наши с ними вкусы во многом совпадали. И если уж я – женщина, оказалась под таким сильным впечатлением, то моим мальчикам сам Он велел. Нельзя… рассорятся.

Умывшись, заглянула на кухню. В той же одежде, что и вчера и фартуке, повязанном на пуловер, папа помешивал на сковороде уже зарумянившийся лук. Тихо и уютно гудела вытяжка над плитой, вкусно и аппетитно пахло жареным луком, какао и еще чем-то из детства.

– Доброе утро, пап, – подошла я к нему и потерлась лбом о его плечо. Он склонил ко мне голову.

– П-прос…нулась? А я… т-тебе ка-ашу – гурь-рь...

– Правда – гурьевская? – заинтересовалась я.

Открыв крышечку на кастрюльке, сунула туда нос и покачала головой:

– Мухлюешь? Упрощенный вариант? Без слоев пенок? – и засмеялась, увидев его пристальный ласковый взгляд: – Да я и сама так делаю – из готового уже топленого молока и тоже с изюмом. А это что у нас будет?

Он аккуратно высыпал лук в утятницу, кивнул, отворачиваясь к мойке:

– Гуля-аш. Со сла-ад…ким перцем и к-кра-асным вином.

– Здорово, – прошептала я и села за стол. Почему-то подумала, что ему будет приятно поухаживать за мной. Довольно улыбаясь, папа поставил передо мной плоскую тарелочку с растекшейся по ней быстро остывающей кашей и кинул сверху кусочек масла. Я ела манную кашу, а папа внимательно наблюдал за этим.

Моя каша была вкусной. А гуляш он готовил для мамы. Раз уж услышал вчера, что она придет, то понятно, что старается только для нее. И не понимает, совсем не понимает, что она не станет есть. И ничего уже не примет от него – ни его еды, ни его заботы. Неужели невозможно сообразить это, понять ее хоть чуть-чуть? Неужели они не способны просчитывать элементарные вещи, чтобы потом не разочаровываться и не жалеть? Сдавило переносицу... я машинально запрокинула голову и прикрыла глаза, пережидая слезы.

– Так вк-кусно? – улыбался, похоже, папа.

– У-у-у…гум, – склонилась я опять над тарелкой. Нет, не понимает. Или понимает, но все равно на что-то надеется. Так, наверное, и надо. А я с ними с ума сойду. Сердце сжалось в нервном предчувствии – я же не вытяну на себе все это…

Мама позвонила ближе к двенадцати. И я услышала, как замерло все на кухне – наверняка ведь прислушивался и даже почти не дышал сейчас.

– Зоя, может нужно что-нибудь купить? Я как раз иду мимо магазина.

– Папа… нужно что-нибудь из продуктов? – обернулась я в сторону кухни.

– Н-нет… п-пускай сама…

– Хорошо… Зоя, спустись вниз минут через пять, пожалуйста, – попросила вдруг мама, – оденься только…

– Ты не поднимешься? – замерла я в ожидании ответа. На кухне тоже было тихо-тихо.

– Чуть позже, ладно? Хочу сказать тебе кое-что… между нами – по-женски.

Я заглянула к папе. Он сидел на диванчике, положив руки на стол, и смотрел перед собой. На плите булькал гуляш.

– Мы сейчас подойдем, папа.

– Д-да…? – поднял он голову.

– Конечно.

Мама сидела в беседке на детской площадке и чистила банан. Улыбнулась и похлопала по скамейке рядом с собой.

– Садись. Хочешь? Я тут купила… К Васильевой не стала вчера ехать, сняла номер. Думала-думала весь вечер, да так и уснула голодной, а не ела со вчерашнего утра. Так ты будешь? Еще есть, – вгрызлась она в банан.

– Папа накормил. Сейчас готовит венгерский гуляш… Мама, просто попробуй, хорошо? Чисто символически. Он очень старается, встал рано…