Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Постараюсь, — кивнул Михаил.
— Держись.
Выпили, зажевали шоколадной конфетой.
— Ну? — внимательно посмотрел на Нинку Савостин.
Та снова покинула его, покопалась в каких-то ящиках, вынула большой пакет, вернулась обратно.
— Погляди на это.
Михаил вынул из пакета пачку фотографий, неторопливо принялся их листать. На снимках были Антонина и Артур — стоящие друг против друга, обнявшиеся, прижавшиеся.
Нинка налила еще коньяка, вопросительно посмотрела на Михаила.
— Ну? Что-нибудь понял?
— Где это они?
— Давай сначала по грамульке?
Выпили, закусывать не стали, Михаил повторил вопрос:
— Это ты их засняла?
— Какая разница, кто заснял? Главное, засняли. В городе. В парке. Сразу после ментуры.
— Какой ментуры?
— Помнишь, Артур как-то смылся от тебя?
— Ну?
— Меня обкорнал на сто тысяч и смылся.
— Тебя?! — удивился Михаил, хмелея. — На сто тысяч?
— Представь. А менты его в городе прихватили.
— А Антонина?.. Она тут при чем?
— Сколько у тебя пропало?
— Честно? — спросил Михаил.
— Говорим, как свои.
— Миллион.
— Все верно. Вот на этот миллион она его и выкупила, — сказала Нинка.
— Это ты серьезно?
— Шучу, придурок! У них любовь. А ты своими лопухами машешь! Денежки украденные ищешь. Любо-овь… Страсть неземная.
Михаил помолчал, глядя в пол, тихо произнес:
— Не верю.
— Ну и правильно делаешь. Еще месяц-другой в рогатых походи, вообще всего лишишься. Сначала из дома выпрут, а потом кафе с твоим караоке отнимут.
Он вдруг отбросил фотографии, схватил Нинку за грудки, придвинул к себе, прохрипел:
— Врешь, сука!.. Все врешь! Не может этого быть. Самой этот кобель нравится, вот и гонишь пургу. Зачем, тварь, это делаешь?
— Не хватай меня! — заверещала Нинка.
— Специально, да?.. Специально? Думаешь, на тебя глаз положу?
— Да нужен ты мне, дубарь прибитый! Лосяра рогатый! Голова не варит, ноги не ходят, песок из всех дыр! — Нинка ухватила его за сорочку, принялась тащить к выходу. — А ну геть отсюда! Пошел вон, муфлон недобитый!
— Курва!
— Исчезни, сказала! Сначала со своей шмарой разберись, потом будешь кому-то мозги выкручивать! Исчезни!
Она с трудом вытолкала Михаила из магазина, заперла дверь, собрала разбросанные по полу фотографии, сложила их в конверт, налила полстакана коньяка, залпом выпила.
Глянула в окно, увидела неровно бредущего по улице Савостина, закричала:
— Нужна будет подмога, свистни!.. Я не обидчивая, всегда пригожусь.
Ресторанчик при гостинице был маленький, уютный, почти без посетителей. Антонина и Артур сидели в самом конце зала, подальше от ненужных глаз. Савостина держала в руках ладонь Гордеева, нежно поглаживала ее.
Стол был почти пустой — только чай и сахар.
— Главное, ни о чем не думай, ни о чем не беспокойся, — говорила Антонина. — Здесь тебя никто не найдет. Поживешь неделькую-другую, потом видно будет. Я проплатила все вперед, и еду и проживание, деньги на карман ты тоже получил. Постарайся поменьше появляться в городе, не лезь ни в какие знакомства, по мобильнику вообще лучше не звонить. Только мне. А лучше я сама буду набирать тебя.
Гордеев смотрел на Антонину нежно и преданно, лицо его было расслабленное, беспомощное, с подрагивающими припухлыми детскими губами.
— Может, мне правда лучше на время уехать?
— Куда? К тетке? — с усмешкой спросила Антонина.
— Куда угодно. Чтоб ты отдохнула.
— Совсем дурачок, что ли? От чего отдохнуть?
— От всего. И от меня тоже.
— Глупый… Какой ты все-таки глупый. Так хоть есть какая-то надежда увидеть тебя, услышать. А уедешь, вообще тронусь. Думаешь, это легко — жить, когда не любишь? Адовы муки. Слушать, соглашаться, терпеть, когда он… когда он пристает. Пристает, а тебя тошнит. Молчать, когда хочется выть? Думаешь, легко? У меня надежда. Понимаешь, надежда, что когда-нибудь что-то изменится. Что станет по-другому.
— Когда? — спросил Артур.
— Не знаю. Даже не представляю. Но должно же когда-нибудь все закончиться? Я же не до конца проклята богом? Он же зачем-то прислал тебя?
Артур взял ее руку, поднес к губам, стал целовать часто и искренне. Антонина гладила его по волосам, руку не убирала, счастливо улыбалась.
Артур поднял лицо, глаза его были полны слез.
— Знаешь… Я тоже сейчас что-то понял. Могу сказать…
— Ты плачешь? — удивилась Антонина.
— Не в этом дело.
— Милый, ты плачешь?.. Это правда?
— Конечно… А разве можно плакать не по правде? — Он вытер глаза тыльной стороной ладони. — Теперь послушай и не перебивай. Прошу… — Артур высморкался в салфетку, попытался улыбнуться. — Я не уеду. Ни за что не уеду. И знаешь почему?
Антонина молчала, с надеждой смотрела на него.
— Знаешь или нет?
— Говори, — произнесла она едва слышно.
— Потому что не могу уехать. Не имею права. Я, как и ты… только поверь… Я тоже влюбился. В тебя. Слышишь, в тебя! Да, да, в тебя, Тоня. Не сразу. Постепенно. Сам поначалу не верил, старался, чтоб этого не было. Теперь понял — все. Не могу без тебя.
— Господи!..
— Молчи, — попросил Артур. — Молчи и слушай. Я уже привык, что ты есть. Что ты рядом. Что ты со мной. Что жалеешь, заботишься, любишь. И что теперь? Уехать, бросить, забыть все, а потом думать, какой был идиот? Нет, никуда не поеду. Буду здесь. Здесь, пока не выгонишь.
— Я не верю, что слышу это.
— А ты верь. Никому никогда раньше такого не говорил, а теперь вот нашло. Даже самому себе не хотел признаваться. — Артур откинулся на спинку стула, запрокинул назад голову, попросил: — Не говори ничего, ладно? Я сейчас будто кирпичом по голове. Помолчим.
Они какое-то время молчали, едва слышно жужжала развеселая попсовая музычка, лениво плавали по пустому залу официанты, на кухне над чем-то громко смеялись женщины.
— Может, правда, мы уедем отсюда? — неожиданно спросил Артур.
— Куда? — подняла на него глаза Антонина.
— А куда угодно. Нам же все одно тут жить не дадут.
Антонина подумала и кивнула:
— Уедем. Только не сразу.