– Ты ее в чем-то подозреваешь?! – спросил я напрямик.

– О нет, что ты! – поспешно воскликнула Шерманова, всем своим видом отвергая возникшую у меня крамольную мысль. – Просто я хочу сказать, что ей крупно повезло… В отличие от нас и особенно Юрчика… На нем вообще живого места не осталось. – Молодая женщина снова сникла. – Из-за Тычилина у меня настроения-то и нет.

– Да уж, – посочувствовал я, – приятного мало… Кстати, как он там?

– Неважно, – по убитому виду Шермановой чувствовалось, что она, действительно, переживает за своего бывшего одноклассника, как любящая мать за сына-первенца. – Мы с Ниной утром звонили ему на мобильник, интересовались здоровьем. У него множество гематом, ссадин, ушибов, подозрение на перелом челюсти. Короче, мужик тот жестоко Юрку избил. – Оля тяжко вздохнула. – Ладно, чего уж теперь говорить. Лечить парня надо.

Соглашаясь с мнением собеседницы, я покачал в такт ее словам головой:

– Я приму участие в скорейшем возвращении веселого сказочника к своим деткам!

– Мы все поможем ему встать на ноги, – проговорила актриса таким тоном, каким обычно дают клятву, затем поменяла позу, по ее разумению, более удобную для продолжения разговора, и заявила: – Но хватит, Игорь, ходить вокруг да около. Задавай свои вопросы.

Мне уж самому давно не терпелось перейти к основной теме, ради которой я и пришел сюда, да вот тянул время – соблюдая приличия, справлялся о здоровье студенистого, да и самой Шермановой.

– Я хочу знать, – охотно отозвался я, – где ты была позавчера ровно в десять часов утра, в тот момент, когда в детском саду начался ваш кукольный спектакль?

Оля с понимающим видом кивнула.

– В общих чертах Нина обрисовала мне ситуацию, так что я представляю, о чем идет речь, – благосклонно сказала она и уточнила: – Тебя интересуют десять часов утра, потому что именно в это время произошла кража?

– Все верно, – подтвердил я.

– Как раз в десять часов утра в тот день спектакль начался, – заговорила Шерманова. – Открывала его Нина. Я сидела в детсаду в комнатке, что нам определили под гримерную. Без пяти десять вышла из комнаты и направилась к двери в актовый зал – не к той, что расположена со стороны сцены, а к той, что со стороны зрительного зала. Я должна вступать сразу за Ниной, причем, по нашей задумке, я выхожу на сцену прямо из зала. Когда я шла по коридору, достала мобильник, чтобы отключить его на время выступления, и в этот момент позвонила моя мама. Дочка у меня заболела, температурила сильно, и мама хотела посоветоваться со мной, какие лекарства ей дать. Разговаривая по телефону, я подошла к актовому залу и приоткрыла дверь, для того чтобы слышать и видеть, что происходит на сцене. За то время, пока я говорила с мамой, Нина включила музыку – звукооператор в тот момент отлучился – и начала работать. Долго говорить я не могла, сам понимаешь, представление идет, но тем не менее несколько минут мы с мамой проговорили. Затем я вошла в зал и вступила в спектакль.

Что же, если все было именно так, как говорит Шерманова, с нее подозрение в совершении кражи также снимается.

– Кто-то может подтвердить, что ровно в десять часов утра ты стояла в коридоре перед дверью и разговаривала по телефону? – Я уставился на Шерманову таким пронизывающим взглядом, словно хотел заглянуть молодой женщине в душу и посмотреть, какого она цвета: белого или черного?

Однако Оля, очевидно, приняла мой взгляд не за пронизывающий, а за раздевающий – она смутилась, поправила блузку на большой груди, рвавшейся наружу, и пробубнила:

– Конечно, могут. Я же на виду почти в дверях стояла, меня многие, кто в зале сидел, заметили. Тем более я привлекала взгляд, была в сценической черной одежде, а за спиной, чтобы дети не заметили, куклу держала – Емелю. У нас «По щучьему веленью» сказка была. С Емелькой потом в зрительный зал и вошла.

– Хорошо, проверим, – пообещал я, и мой взгляд с выпрыгивающей из блузки груди Оли переместился к ее лицу. – А теперь вот что мне скажи: что за люди – ваш звукооператор и веселый сказочник.

Шерманова усмехнулась, отчего ее оплывший подбородок еще больше «съехал» на правую сторону, придав молодой женщине какой-то ухарский вид то ли бандерши, то ли зэчки.

– Лучше прямо спроси: могли ли Женька и Юрка бриллианты спереть?

– Пусть будет так, – не стал я спорить.

Глаза у Оли закатились, она стала похожа на медитирующую особу.

– Ну, что тебе сказать… – произнесла она, постепенно выходя из состояния транса. – Юрку я давно знаю, с первого класса. Никогда он не был вороватым. Он вообще рубаха-парень, не жадный – выпить может, в долг дать может, соврать где-то может, но чтобы украсть – никогда.

Не очень-то верилось мне в добродетели студенистого. Но это, вполне возможно, из-за того, что я испытывал к нему антипатию.

– Ты вообще образ идеального мужчины нарисовала, – не удержался я, чтобы не съязвить.

– Да нет, – с невеселым видом покачала головой Шерманова. – Его образ далек от идеального, как, наверное, любого другого мужчины. К тому же есть у него одна страстишка… – Оля замялась.

Я посмотрел удивленно и требовательно:

– Ну?..

Моя собеседница еще секунду помедлила, потом потерла о бедра ладони, как будто они у нее вдруг вспотели от волнения, и нерешительно проговорила:

– Ой, не знаю, стоит ли тебе об этом говорить… Ну, да ладно, раз уж начала, скажу… Он, Юрчик, в общем, азартный человек, в рулетку обожает играть…

– Кто же не без греха, – снисходительно улыбнулся я. – Если позволяет финансовое положение, можно и поиграть. Но у нас же вроде запретили казино вне отведенных для азартных игр зон?

– И слава богу! – подхватила Шерманова. – А то Юрчик совсем без штанов остался бы. И тем не менее имеются подпольные казино, но, к счастью, насколько я знаю, Тычилин избавился от своей пагубной страсти к азартным играм.

– Блажен тот, кто верует, – усмехнулся я – избавиться от своей страсти игрок может с таким же успехом, что наркоман от пристрастия к наркотикам. – Бог с ним, с Юрчиком, игры – это, в конце концов, его проблема. Главное, что он, по твоему мнению, не мог украсть драгоценности. А как насчет звукооператора?

Оля презрительно скривила левую часть губ, правая же, распухшая и омертвевшая, осталась неподвижной.

– Не нравится мне этот Женя. Он дружок Нинки, а я с ним просто вынуждена общаться, потому что халтурим вместе. Высокомерный он, подленький. Между прочим, сколько его знаю, всю жизнь мечтает жить на широкую ногу…

– Ну-у, знаешь ли, – протянул я насмешливо. – Мечтать не запретишь…

– Да, – охотно подхватила Шерманова, – но он просто жаждет жить красиво. У него амбиции вон какие, – подняв руку вверх, она показала, какие именно, – а вынужден работать звукооператором в кукольном театре. Женя чувствует себя личностью, не реализовавшей в жизни свои возможности, а такой человек на многое способен, в том числе и на кражу драгоценностей, с помощью которых может сразу стать богачом.