– Наверное, надо взять трубку.

– Ладно, – сказал он, выворачиваясь из-под нее. – А я пока схожу в душ.

Калеб был уже в ванной, когда Джейн вернулась после непродолжительного разговора. Стащив с себя одежду, она забралась к нему под душ и обвила его руками.

– Что стряслось? – спросил он, глядя ей в лицо.

– Моего брата арестовали за вождение в пьяном виде. Он в тюрьме в Сиэтле.

– Черт! Сочувствую.

– Может, на сей раз это его хотя бы чему-нибудь научит.

– Ты расстроилась?

– Я давным-давно научилась не переживать из-за того, что происходит в его жизни. Для него такое в порядке вещей. Но это еще не самое худшее.

– Что же тогда самое худшее?

– Моя мать приезжает на заседание суда и хочет на эти несколько дней остановиться у меня.

– Все понимаю, – кивнул Калеб. – Я найду, где перекантоваться это время, если хочешь.

Джейн лишь крепче обняла его.

– Ну уж нет, – заявила она. – Никуда ты не пойдешь. Ты нужен мне здесь. Но если ты не против, пожалуй, лучше тебе эти несколько дней спать на диване. Так будет проще.

Калеб взял Джейн за подбородок и, приподняв голову, заглянул ей прямо в глаза.

– Если я могу как-то поддержать тебя, детка, я это сделаю. И я готов спать там, где ты скажешь.

Джейн приподнялась на носочки и поцеловала его:

– Спасибо тебе.

– Когда она приезжает?

– Завтра.

– Что ж, тогда не будем терять время попусту.

Он прижал ее к стене и поцеловал. Их обнаженные тела сплелись в теплых струях воды. Когда Калеб оторвался от ее губ, его лицо было искажено желанием.

Джейн скользнула рукой вниз и почувствовала, что его член затвердел. Ощущение риска кружило голову. Джейн с трудом верилось, что она, совершенно голая, стоит в душе, держа в руке пульсирующее доказательство страсти Калеба.

Она направила его к себе. Калеб слегка присел и, приподняв ее, насадил на себя. Никогда еще он не был тверже. Джейн обхватила его мокрые плечи, прижимаясь к нему, а он вновь и вновь вонзался в нее, раз за разом все глубже и глубже, точно изголодавшийся любовник, впечатывая ее голую спину в облицованную кафелем стену в клубах пара, и стоны Джейн эхом метались в тесной кабинке, так что до ее сознания не сразу дошел его вскрик:

– Господи, Джейн, я сейчас кончу. Я люблю тебя!

Она отпустила его плечи и, скользнув рукой к ягодицам, с силой впилась в них ногтями, и в то же мгновение почувствовала, как он извергается внутри ее с поразительно возбуждающей смесью наслаждения и боли на лице.

С утра пораньше их разбудил громкий стук в дверь. Джейн как ошпаренная выскочила из постели и принялась натягивать штаны. Калеб улыбнулся ей из-под одеяла, зевая и потягиваясь.

– Так, – распорядилась Джейн, – выметайся отсюда, и поживее.

– И куда мне идти?

– Ну, моя маменька наверняка рассчитывает занять бывшую комнату Мелоди, так что, думаю, будем делать вид, что ты спишь на диване.

Калеб рассмеялся, вылез из постели и, волоча за собой одеяло, поплелся в гостиную. Джейн двинулась следом, по пути подбирая с пола разбросанную одежду, которую они уже привыкли оставлять где попало. Калеб бухнулся на диван и то ли притворился, что уснул, то ли и в самом деле заснул опять. Джейн некогда было приглядываться, потому что она торопилась затолкать грязную одежду в корзину для белья.

Мать снова заколотила в дверь, и когда Джейн наконец открыла, мать стояла на крыльце с недовольным видом, у ног ее громоздились два объемистых чемодана.

– Сколько можно держать родную мать на холоде? Скажи спасибо, если по твоей милости я теперь не свалюсь с пневмонией!

Она прошествовала мимо Джейн в дом, потом оглянулась через плечо и кивнула на свой багаж:

– Ты не хочешь мне помочь?

Джейн подхватила оба чемодана и следом за матерью вошла в дом.

Она отнесла их в бывшую комнату Мелоди и поставила рядом с комодом. Когда Джейн обернулась, мать уже стояла на пороге, критически оглядывая комнату:

– Я вижу, ты поспешила поскорее избавиться от всего, что напоминало о ней. Я лично оставила бы все как есть, но тут уж кому как совесть подскажет. А чья это гитара в углу? Надеюсь, тебе не взбрело в голову на старости лет учиться играть? У тебя никогда не было музыкального слуха, ты же знаешь. Вот у твоего брата, у того настоящий талант. Помнишь, как он играл на саксофоне?

– Я помню, как он сдал саксофон, который ты ему купила, в ломбард, чтобы купить наркотиков, а играл ли он, что-то не припомню. Это гитара моего гостя. Он делает для меня кое-какую работу во дворе.

Мать пристально посмотрела на Джейн.

– Гм! – с кислым выражением лица произнесла она. – Если бы я была в курсе, что у тебя гости, я бы остановилась в отеле.

– Ха, мама! Если бы я была в курсе, я бы непременно тебе об этом сообщила. Какое огорчение для нас обеих.

– Что ж, раз уж я здесь, то хотела бы выпить кофе, если это не слишком тебя затруднит. В поезде условия были ужасные, а потом еще пришлось ждать паром. Я не стала просить тебя, чтобы ты встретила меня на вокзале.

Джейн никак не отреагировала на последнее замечание и, обойдя мать, двинулась на кухню:

– Пойду сделаю кофе.

Они сидели за столом друг напротив друга. Говорить было не о чем. Мать находилась в еще более брюзгливом расположении духа, нежели обычно, но Джейн постаралась сделать скидку на то, что та с раннего утра была в пути и что ее любимый сынок в очередной раз загремел в тюрьму. В доме было тихо, и Джейн услышала, как в гостевой ванне зашумела вода. Калеб проснулся.

Мать, судя по всему, тоже это услышала, потому что поинтересовалась:

– Мне что, придется пользоваться одной ванной с твоим гостем?

– Да, мама.

– Надеюсь, по крайней мере, это не один из тех грязных нелегалов, которых теперь нанимают на работу наши соседи. Превратили район в черт-те что!

– Могу себе представить, – отозвалась Джейн и пробормотала себе под нос: – Уж кто бы говорил про черта.

– Что ты говоришь?

– Ничего, мама.

Вскоре после этого, но все равно недостаточно скоро для Джейн, в кухню вошел Калеб и налил себе кофе. Обернувшись, он улыбнулся Джейн и произнес:

– Доброе утро, мисс Маккинни.

– Доброе утро, мистер… – Джейн запнулась, сообразив, что не помнит, какая у Калеба фамилия, и замялась, смущенная пристальным взглядом матери. – Тьфу ты, вот ведь напасть, ты же не будешь возражать, если я буду звать тебя просто Калеб, правда?