Однако меня сейчас занимала только Урсилла. Она наконец справилась с каким-то запором, и шкаф качнулся, отошел от стены подобно дверной створке. Оставив его, Урсилла бросилась ко второму. Подобрав подол платья, она стала сгребать в него, как в мешок, коробочки и флаконы, которые проворными пальцами выхватывала из своих запасов.

Затем она подхватила жезл Силы. И указала им сперва на меня, затем на потайную дверь.

– Туда! – приказала она.

В таких старых замках, как Кар До Прон, всегда есть свои тайны. Я давно об этом догадывался, хотя и не видел подтверждений своей догадке. Урсилла, поселившаяся здесь много лет назад, не теряла времени даром, и я не сомневался, что она точно знает, куда ведет меня.

На входную дверь обрушились тяжелые удары. Уже подался засов. Вход удерживало только колдовство Урсиллы, но как знать, надолго ли его хватит.

Я скользнул в проем тайного хода, на уходившую вниз лестницу. Проход шел в самой стене, был низким и тесным. Сзади сочился тусклый свет – кончик жезла в руке Урсиллы мерцал, позволяя нам видеть дорогу, хотя видеть-то было нечего, кроме грубого темного камня и бесконечных ступеней.

Не знаю, сколько мы прошли. По-моему, давно оказались ниже уровня земли под стенами замка. А ступени все вели вниз. Я услышал голос Урсиллы, одновременно приглушенный и гулкий.

– Магус храбрец! Он ворвется в комнату и найдет ее пустой. Тогда его люди вспомнят, что сила Мудрой легко уведет ее от таких громил. Тогда они станут коситься на Магуса и шарахаться от каждой тени. Ведь люди населяют свой мир выдуманными чудесами и сами готовы поверить, что видят их наяву. Да, едва ли Магусу предстоит спокойная ночь.

Она засмеялась – не беззвучно, а скрипучим, заржавленным смешком, прозвучавшим в моих ушах страшнее любого проклятия.

– Да, Магусу нынче не спать спокойно, да и другим в замке. То, что они выпустили на свободу, лишит их покоя во многих смыслах.

И она от понятных мне слов перешла на певучую скороговорку, от которой шерсть пардуса встала дыбом вдоль хребта, а из горла рвалось возмущенное мяуканье, хотя в ту минуту мне вовсе не хотелось напоминать ей о себе. Пока она употребляет свой Дар на месть Магусу, ей не до того, чтобы укреплять свою власть надо мной.

Я ясно ощутил ее недовольство, когда натура пардуса не смогла заставить меня напасть на родича. Несомненно, за это придется расплачиваться. И теперь она будет подозревать меня на каждом шагу, сомневаться в своей власти, а значит, подыщет такое заклятие, против которого я бессилен. Путь сквозь темное нутро Кар До Прона дал мне лишь короткую передышку.

Я ломал голову, куда приведет этот путь. Лестница уходила так глубоко (мы наверняка уже спустились ниже уровня погребов), что я не мог угадать, где она закончится и зачем построена. На случай тайного бегства во время осады хватило бы и простого выхода за пределы замка.

В стенах попадались отдушины, и хотя ступени были влажными, а в воздухе стоял незнакомый мне едкий запах, дышать было можно. Однако чем глубже мы погружались, тем вернее я чувствовал, что впереди нас ждет одно из Мест Силы.

Я не ощущал зла, отмечавшего жилища Тени, не чувствовал и покоя, лучившегося от Звездной башни. Тут было другое, тяготившее душу словно грузом несчетных веков.

Урсилла прервала пение и шла теперь молча – только юбки шелестели, задевая о стены. Свет ее жезла по-прежнему высвечивал нам дорогу.

Я уже готов был поверить, что ступени ведут к легендарному Центру Земли, откуда якобы вышло в незапамятные времена все живое, когда лестница перешла в туннель.

Он был немногим шире и тоже шел под уклон. На его стенах через определенные промежутки попадались резные панели. В сумраке даже глазам пардуса трудно было разглядеть рисунки. А в том немногом, что я высмотрел, не угадывалось ничего знакомого.

В отверстиях и углублениях резьбы собралась пыль, такая же лежала под ногами, причем на ней были следы, словно мы не первые шли этой дорогой. И я все острее чувствовал, что это место – чужое, что оно не радо нашему вторжению. Оно было много древнее Кар До Прона и могло возникнуть в Первую Эпоху Арвона, до войны Потерянных Владык. Если так, мало кто взялся бы исчислить его возраст.

– Постой. – Привыкнув к тишине и молчанию Урсиллы, я вздрогнул при звуке ее голоса. – Дальше поведу я.

Я прижался к стене, чтобы дать ей проход. Мудрая ступала твердо, словно ее вовсе не утомил долгий спуск с неудобной ношей в подоле. Когда она направила жезл почти прямо перед собой, его тусклый свет открыл впереди резную арку – конец туннеля.

Пройдя под аркой, мы оказались в пространстве, которое, судя по всему, было очень велико, хотя свет жезла простирался не дальше вытянутой руки. Подушечки моих лап будили шепот под ногами, шаги Урсиллы отзывались эхом. Здесь не было направляющих стен, но Урсилла уверенно шла в темноту – как видно, хорошо знала дорогу или видела цель.

Здесь тягостное чувство отчуждения стало тяжким бременем, замедлявшим ход мыслей. Груз усталости нарастал с каждым шагом. Я все же прощупывал его, не зная еще, каким образом использовать свой Дар. Нет, это было не зло, но и не то, что мы привыкли считать добром. Здесь обитала Сила, да, но подобной я никогда не ощущал и не слышал рассказов о ней – нечто совершенно неизвестное в верхнем мире.

И снова я вздрогнул от голоса Урсиллы. Она обращалась не ко мне. Ее губы издавали странные, протяжные, почти шипящие звуки, ничуть не похожие на знакомые мне слова. Теперь она не пела, как на лестнице, а говорила отрывисто, как если бы обращалась к кому-то невидимому, дожидалась ответа и снова заговаривала. Но я не слышал отклика из темноты на ее слова.

Вместо этого налетел холодный ветер, который обвился вокруг наших тел, обволакивая нас обоих, как будто гигантская невидимая рука могла сомкнуться вокруг нас. Низкий вой ветра был голосом чего-то непостижимого.

Я дошел до точки, в которой страх притупился. Или же само это место, сама его чуждость рождали чары, сквозь которые не мог пробиться страх. Я не боялся, зато мне стало любопытно. Я принял все, что лежало впереди, во всей его странности – не от нашего мира.

Жезл Урсиллы задвигался: взад-вперед, влево-вправо. И яркая вспышка полыхнула на его кончике, встретившись с ответным сиянием. Отблеск сверкнул слева, другой справа – перед нами лежал светлый островок.

И мы вступили в сияющий круг. Да, это был круг. Его ограничили высокие камни, вытесанные наподобие восседающих на троне созданий. Они сидели на каменных плитах, глядя в круг, но лиц у них не было.

Место лиц занимали овальные пузыри. Я говорю – пузыри, потому что они были не из камня – из иного вещества, на котором свет играл и рисовал узоры. От этих пузырей свет и расходился кругом. Разбуженный лучом жезла, он перескакивал от статуи к статуе, наделяя каждую слепым, но светлым ликом.

Над пузырями виднелись причудливые головные уборы, все разные. Тела, укутанные плащами, выглядели человеческими. Каждый истукан простирал руку (я говорю «руку», хотя тонкие пальцы скорее напоминали когти). И каждая рука что-то держала. То узорчатый шар, то жезл, похожий на жезл Мудрой, то цветок с раскрытыми лепестками. А в руке фигуры, перед которой остановилась Урсилла, был человек – маленький, как детская игрушка, и обвисший, как мертвец или нечто, еще не вызванное к жизни. При виде этого каменного человечка я стряхнул с себя навеянную этим местом сонливость, заставлявшую принимать все как должное. Это зрелище наводило на мысль, что люди – всего лишь игрушка представленных здесь безликих Сил, и я возмутился против намека на рабство.