Тогда только они принесли бы истинную пользу общему делу. Действуя в совершенном смысле партизанской войны, в земле, с нами союзной и против конницы усталой и неспособной, при самой свежести своей, к отражению партизанских натисков — неожиданных, пролетных, — они неминуемо посеяли бы разрушение и ужас в тылу французской армии..»,

В 1812 г. сами французы отметили, что русское командование казаков очень часто использует неправильно.

По воспоминаниям генерала Марбо, одного из лучших французских кавалеристов, во время сражения под Полоцком русское командование поставило казаков удерживать позицию, и они вынуждены были, стоя на месте, встретить конную атаку французов. Нарушен был главный принцип — казаки должны быть в постоянном движении. «Мой полк стоял против казаков русской гвардии, которых можно было узнать по красному цвету их курток, а также по их прекрасным лошадям, — вспоминал Марбо. — Как только, двигаясь галопом, мы оказались на достаточном расстоянии от противника, генерал Кастекс скомандовал атаку, и вся бригада двинулась на русских. В первый же момент 24-й (конно-егерский. — А.В.) полк пробил линию драгун. Мой полк испытал со стороны гвардейских казаков большее сопротивление. Казаки были отборными, сильными людьми. Они были вооружены пиками длиной 14 футов и держали их твердой рукой. У меня было несколько убитых и много раненых, но в конце концов мои храбрые кавалеристы прорвали вражескую линию, ощетинившуюся пиками. Удача была на нашей стороне, потому что длинные пики вредны в кавалерийском сражении, когда те, кто держит эти пики, оказываются в некотором беспорядке и их теснит противник, вооруженный саблями. Противник легко может воспользоваться своими саблями, а уланам и казакам весьма трудно применить свои пики. Поэтому казакам пришлось обратиться в бегство».

Вину за неудачу лейб-казаков Марбо без колебаний возлагает на их командование: «Кавалерийские сражения гораздо менее гибельны для людей, чем сражения кавалерии против пехоты. Впрочем, русские кавалеристы обычно неловки во владении холодным оружием, а их командиры, мало сведущие в тактике, не умеют посылать своих кавалеристов в атаку в нужный момент, так что, хотя мой полк и сражался в Полоцком сражении с казаками русской гвардии, известными как самые лучшие кавалеристы русской армии, он не понес значительных потерь».

Казаки и их начальники видели, что их используют неправильно. Прикрывая отступление русской армии, они — конница — должны были драться в лесной местности. Вот рапорт М.И. Платова М.Б. Барклаю де Толли от 10 августа 1812 г.: «Неприятель в кавалерии и пехоте стремительно на меня наступает и находится уже от переправы через Днепр версты 4.

Я в рассуждении лесных мест, хотя и отступаю, но занимаю его перестрелкою и удерживаю, но действовать сильно кавалериею в лесах не могу, а выбрано место при плотине, и по обеим сторонам лес. Тут полагаю его позадержать несколько, пока он орудиями своими может заставить отступить; но при всем том буду стараться, чтобы его до вечера не допустить сблизиться к армии».

Казаков, дерущихся в арьергарде, заставили подбирать слабых и отсталых пехотинцев. М.И. Платов рапортовал М.И. Барклаю де Толли 10 августа 1812 г.: «Всех таковых слабых оставленных полками приказано от меня полкам подвозить на казачьих лошадях, от чего довольно казаков, будучи заняты сим употреблением, идут пеши и отвлекаются от употребления по службе и даже от действия противу неприятеля». В итоге Платов просил найти другие средства для сбора отсталых.

М.И. Платов считал, что при рациональном использовании для ведения войны хватило бы и половины поставленных в строй казачьих полков. 15 декабря 1812 г. он писал графу Н.А. Саблукову: «При армиях, по моему мнению, довольно бы было и 32 или по крайней мере 35 полков, ежели будут уметь употреблять их…»

Но «русские» командиры русских войск, находившие «повиновение начальству — сей необходимый, сей единственный склей всей армии, — доведенным в нашей армии до совершенства», и гордые этим, хотели от казаков слепого повиновения и заранее (априори) были недовольны их действиями. Рейд Платова в ходе Бородинского сражения, который, по мнению ряда участников, спас русскую армию от поражения, вызвал ряд нареканий и даже обвинений со стороны высшего командования.

«Во время всех сих происшествий, князь Кутузов отрядил 1-й кавалерийской корпус к Москве реке для нападения на левой фланг неприятеля с помощью казаков генерала Платова, если б сие нападение исполнилось с большею твердостию, не ограничиваясь одним утомлением неприятеля, то последствие оного было бы блистательно», — сетовал Барклай де Толли.

«В продолжение сего 1-й кавалерийский корпус генерал-адъютанта Уварова и полки войска Донского под личным начальством Платова с правого нашего фланга сделали атаку, которая хотя и ничего не имела решительного, но замечено было движение в прилежащих к сему пункту неприятельских войсках, а в других местах жестокость огня уменьшилась, из чего заключить можно, что полезно было левое крыло их угрожать нападением, что по крайней мере служило бы развлечением их сил; но как случается обыкновенно, что казаки в генеральных сражениях никакой не приносят пользы, то и в сем случае, встретивши некоторое препятствие, возвратились», — вспоминал А.П. Ермолов.

Декабрист А.Н. Муравьев объяснял «вялые» действия казаков их неприязнью к Барклаю де Толли: «Казаки вообще очень вяло действовали в этот день, тогда как могли бы произвесть важную диверсию на левом неприятельском фланге; но это, может быть, произошло оттого, что Платов временно причислен был к армии Барклая, к которому все питали ненависть, в особенности же казаки, потому что они более нас еще ненавидели немцев».

В целом мы видим, что казаки были действительно уникальным боевым механизмом, который тем не менее требовал умелого и грамотного руководства.

Великий вклад, внесенный казаками в победу над неприятелем в 1812 году, был оценен высшим руководством и всеми участниками событий несколько позднее. Между тем вслед за Отечественной войной 1812 года последовала освободительная кампания в Европе, в которой казакам предстояли не меньшие подвиги и не меньшее напряжение.

Донские казаки пересекли границы России и начали освободительный поход в Германию в начале декабря 1812 г.

К этому времени соотношение сил противоборствующих сторон разительно отличалось от ситуации середины 1812 г.

23 ноября (5 декабря) 1812 г. Наполеон оставил свою армию и бежал в Париж. Наголову разбитые и потерявшие до 85—90% личного состава французские войска уходили с территории России двумя группировками. В районе Варшавы сосредотачивались воевавший в 1812 году на Волыни 40-тысячный австрийский корпус Шварценберга и остатки участвовавшего в походе на Москву польского корпуса Понятовского (16 (28) декабря 1812 г. эти остатки вошли в Варшаву, насчитывая 4 генерала, 120 офицеров, 220 солдат и 30 орудий). В район Кенигсберга отступали до 12 тысяч войск, включавшие остатки X армейского корпуса под командованием маршала Э.Ж. Макдональда, остатки Императорской гвардии и корпусов главной группировки Великой армии под командованием короля Неаполитанского (затем вице-короля Евгения Богарнэ), и до 18 тысяч союзных Франции пруссаков. Свыше 30 тысяч наполеоновских солдат занимали крепости на Висле, до 20 тысяч — крепости на Одере, около 18 тысяч — крепости на Эльбе.