Кавказские горы и американские прерии не имеют ни малейшего географического сходства. Однако русская армия на Кавказе должна была преодолевать те же трудности, что и американская — в борьбе с индейцами. И здесь, и там солдаты имели перед собой противника смелого до отчаянности, не принимавшего примирения ни на каких условиях. И здесь, и там продвигавшиеся отряды могли внезапно подвергнуться нападению из засады, когда невидимый — или стремительно проносящийся — враг, осыпав пришельцев градом пуль, исчезал так же внезапно, как появлялся. И здесь, и там переговоры о мире оказывались пустой тратой времени, ибо разногласия между воюющими были непреодолимы. И здесь, и там из столиц летели правительственные депеши — приказы — призывы к военным проявлять максимальную гуманность по отношению к противнику (ведь это наши будущие подданные!). И здесь, и там армейское командовние часто вынуждено было игнорировать эти призывы и прибегать к жестоким мерам: уничтожать все продовольственные запасы непокорных, сжигать их поселения. "Запретительная мера на выпуск продовольственных припасов, — писал в 1841 году командующий русскими войсками, контр-адмирал Серебряков, — при крайнем, ежедневно возрастающем недостатке средств у горцев ведёт прямо к оголоданию края; мера эта, без сомнения, несколько жестока… Беднейшие продают своих детей зажиточным… и берут плату продовольствием… Но требования военных предприятий не всегда совместимы с чистою филантропией".49

Ключевая же разница состояла в том, что русским на Кавказе противостояли не охотники и не кочевники, но племена, уже начинавшие решительное вступление в земледельческую стадию. В воспоминаниях русских офицеров — участников войны — описаны обширные посевы хлеба и маиса, виноградники, абрикосовые и персиковые сады, даже посадки тутовых деревьев.50 Особенно продвинутыми в этом отношении были обитатели северных предгорий Кавказа и Черноморского побережья. Эти племена легче смирялись с русским господством, соглашались платить подати русскому царю, терпеть русские гарнизоны на своей территории. В воспоминаниях очевидцев попадаются даже упоминания о черкесских подразделениях в русском экспедиционном корпусе.51

Параллельно с военным противоборством между русскими и горцами шёл активный торгово-промышленный обмен — в открытую и втихую. Поручик Симановский, находившийся в военном походе против горцев, пишет в дневнике: "Сегодня приходили [к нам в лагерь] два черкеса из Пшады, которые просили у [генерала] Вельяминова позволения торговать с нами, то есть продавать рогатый скот, овец, масла, мёд и прочее, на что генерал согласился и дал им десять целковых".52 Цепкий взгляд поручика подмечает там и тут явные следы деятельности русских дезертиров, которых было немало: "Я видел даже привитые деревья, что, вероятно, работа русских беглых… Солдаты сожгли два баркаса и принесли с собой невод саженей в 50, взятый из аула, который служит доказательством, что здесь много русских, ибо черкесы рыбы не едят".53 Лев Толстой, в повести "Казаки", описывает, как казак Ерошка воровал лошадей у ногайцев и продавал их чеченцам.

Но доминирующим, конечно, оставался дух яростного сопротивления и непокорности. "Каждый дом аула, окружённый каменной стеной, сначала обстреливался из пушек, после чего солдаты кидались в образовавшуюся брешь, и дальше, в тесных и тёмных коридорах вслепую шла схватка между штыками и кинжалами… Некоторые чеченцы, видя неизбежность поражения, убивали своих жён и детей на глазах у солдат".54

Похожие сцены находим у Лермонтова, в поэме "Измаил-Бей":

Из дневника поручика Симановского: "На второй версте отрезали мы одного черкеса, стоявшего на пикете, он, заметивши нас, побежал в балку и с балки — к морю. Когда он окружён был нашею цепью со всех сторон, то толмач кричал ему, чтобы он сдался, что ему решительно ничего не будет, но он, добежав до берега, бросает на берегу свою шапку и чувяки и кидается в море вплавь… кидает в сторону пистолет и шашку… и кричит, что он лучше утонет, чем сдастся. Пули градом на него посыпались, и он пошёл ко дну…"56

"Незамирённые" горцы считали своих покорившихся собратьев предателями и часто силой и угрозами принуждали их присоединяться к борьбе с "гяурами". Чеченские "аулы, подчинившиеся власти царя, не подвергались больше нападениям русских войск. Но им грозило возмездие со стороны горных соплеменников".57 Если отряд "немирных" горцев, нацелившийся напасть на русские укрепления, спускался в мирное селение в долине, никто не посмел бы отказать воинам в приюте и продовольствии, и уж тем более — не подумал бы известить русских о приближающейся опасности.

Отличить "замирённых" от "немирных" русским на Кавказе было так же трудно, как американцам — разобраться, какое из индейских племён, сегодня объявившее себя мирным, завтра "вступит на тропу войны". Снова из Лермонтова:

Но не все русские командиры готовы были сносить — прощать — такое двуличие. Достоевский описывает, как он на каторге познакомился с офицером, осуждённым за убийство "мирного" князька. Этот князёк "зажёг его крепость и сделал на неё ночное нападение; оно не удалось. Аким Акимыч схитрил и не показал даже виду, что знает, кто злоумышленник. Дело свалили на немирных, а через месяц Аким Акимыч зазвал князька к себе по-дружески в гости. Тот приехал, ничего не подозревая. Аким Акимович выстроил свой отряд; уличал и укорял князька всенародно; доказал ему, что крепости зажигать стыдно… И в заключение расстрелял его, о чём немедленно и донёс начальству со всеми подробностями".59

В начале 1840-х годов военная ситуация на Кавказе резко изменилась. Предвидя наступающий кризис, адмирал Серебряков писал в Петербург: "С каждым годом бездействие наше удаляет достижение цели; горцы приобретают более и более смелости, опытности и единодушия; прежде племена их вечно обуревались междуусобиями и распрями; с появлением нашим у них возникли дух народности, небывалое согласие, понятие общих усилий; война с нами прекратила их раздоры, союз их с каждым годом становится всё теснее, и если не предупредить их покорением, то нельзя ручаться, чтобы не появился наконец между ними человек с диким гением и сильным характером, который воспламенит всегда тлеющие угли в сердцах азиатцев".60