Остановилась. Парни в испуге раздались в стороны, освобождая ей дорогу. Твердислав стоял, ощупывая внезапно полегчавший пояс и на Джейану взглянул едва ли не равнодушно.

Она едва сдержалась, чтобы не влепить ему пощечину.

– Пойдём, – сказала она сухо и ровно. – Пойдём, мне надо помочь тебе собраться.

– Все уже готово, Джей, – он натянуто улыбнулся. – Ты же знаешь, я лёгок на подъём.

Только теперь она заметила, что на траве лежал аккуратно увязанный заплечный мешок. И когда это Твердь только успел?!

– Ты уходишь сейчас? На ночь глядя? Пережди хотя бы до утра! – Ночь всегда была самой надёжной помощницей Джейаны. Только бы затащить этого дурачка в постель, а уж там она его переубедит.

– Я ухожу сейчас. По ночи легче взять след.

Их взгляды столкнулись.

Джейана ничего не понимала. Как же так? Он же всегда уступал! Она позволяла ему быть вождем клана, но – она давала ему советы, и он исполнял их! Он слушал её! Он соглашался с её доводами! Он… он любил её!

А теперь в глазах Твердислава были только боль и пустота.

– Я провожу тебя до Вала, – вырвалось у Джейаны. В глазах предательски защипало.

– Ну, рот-то ты наконец закроешь? – Ламия по имени Ольтея чуть насмешливо подтолкнула обмершего Буяна. – Неприлично даже. Меня бесчестишь. Наши скажут – кого это ты привела?

– Угу, – Буян мучительно покраснел.

Их путь завершился. Ольтея играючи обошла все посты и секреты Твердиславичей, Буян только и мог, что дивиться – как при такой ловкости врагов клан до сих пор жив и притом еще, случалось, задавал ведуньим ордам крепкую трёпку. Здесь тоже крылось какое-то недоброе чудо. Так охотник подманивает добычу в силок.

Отступник и ламия одолели Ветёлу, прошли краем Пожарного Болота (издалека даже был виден Пэков Холм, так что Буян невольно пригибался, как будто те, кто нёс там сейчас стражу, могли его заметить) и наконец вступили в Лысый Лес.

Надо сказать, этой части пути Буян почти и не заметил. Он даже забыл как следует разглядеть, что же, собственно, растет в этом странном лесу и что вообще в нём творится. Причина была проста, и большинство парней клана наверняка сочли бы её куда как убедительной. Его спутница! С ней ночь превращалась в… в… Буян не знал таких слов. Каждый раз с ним была совершенно разная Ольтея. То застенчивая и скромная, отбивавшаяся чуть ли не до рассвета и лишь потом в изнеможении уступавшая; то горячая и страстная охотница, повизгивавшая от удовольствия так, что, казалось, сейчас сюда сбегутся с фонарями – глаза пялить – все до одного Ведуны Змеиного Холма.

Вились узкие тропинки, разворачивавшиеся у них под ногами и тотчас же сворачивавшиеся за спинами. Странные существа – полузвери, полуптицы – провожали их долгими взглядами немигающих глаз. Что-то шуршало, ухало, стрекотало, рычало – Буян старался об этом не думать. Он вообще старался поменьше думать. Сладкий дурман тела Ольтеи казался единственным спасением от кошмара воспоминаний. А воспоминания эти были куда как тяжелы. Стоило ламии отвлечься хоть ненадолго, как перед глазами её подопечного вновь и вновь возникала одна и та же картина – изуродованные тела Стойко и Ставича. А над ними, с торжествующей ухмылкой на омерзительной морде, застыло создание, страшнее которого ещё не встречал ни один из родовичей. Клыки и когти окровавлены. Зубы пережевывают плоть, вырванную из ещё трепещущих тел. А он, Буян, один из Старшего Десятка, отобранный самим Твердиславом, многажды испытанный в деле, умеющий управиться и с мечом, и с копьём, и с топором, и голыми руками, если надо, – постыдно бежит, задыхаясь в слепом ужасе, думая только об одном – прочь, прочь, прочь отсюда! И напрасно хрипит в последней надежде Ставич – друг Буян его не услышит. Или сделает вид, что не услышит. Он будет бежать, бежать и бежать, пока не наткнётся на рассудительного щелкунчика. А потом покорно пойдет следом за Ольтеей.

Ламия угадывала это его состояние почти мгновенно. И, тотчас бросив всё, оказывалась рядом. Её нехитрое средство действовало безотказно. В её объятиях Буян тотчас же успокаивался, чёрные воспоминания отступали, прячась в глубинах сознания – до следующего раза.

Они почти ничего не ели. Не разводили огня – его ламия, похоже, боялась и терпеть не могла. На стоянках Ольтея отыскивала какие-то корешки, невзрачные на вид, но после них, как ни странно, голод пропадал напрочь.

И вот они наконец дошли.

Несмотря на объяснения Ольтеи, в глубине души Буян ожидал увидеть на Змеином Холме нечто донельзя мрачное и жуткое. Чёрные стены, оскалившуюся решеткой пасть ворот, виселицы, на которых болтаются полурасклеванные разлагающиеся трупы. По крайней мере, так (о других тёмных местах) рассказывал Учитель, и, по мнению юноши, эти описания как нельзя лучше подходили к воображаемому жилищу Ведунов.

Однако всё оказалось совершенно по-другому.

Змеиный Холм выглядел вовсе не мрачно, и уж, конечно, никакого чёрного замка на нём не было. Южные склоны холма, высокие и обрывистые, покрывал редкий кустарник; на специально отсыпанных, укреплённых сваями террасах стояли деревянные дома, кое-как, на скорую руку срубленные из толстых бревен. Буяну они показались необитаемыми. Были они низкими, какими-то приплюснутыми, неопрятными – однако отнюдь не мрачными. Непонятно было, правда, для чего они нужны вообще – Буян не заметил, чтобы хоть к одной из дверей вела бы тропинка.

Зато имелся путь в обход крутого склона, по которому ламия и повела своего спутника.

С северной стороны Змеиный Холм плавно понижался к полуночи. Долгий отлогий скат неспешно опускался к стене леса. Деревья вокруг были сведены; всё пространство – густо застроено.

Настало время Буяну открыть рот.

Стоявшие здесь изящные домики ничем не напоминали грубые бревенчатые строения, прилепившиеся на южном склоне. С полуденной стороны они и впрямь оказались облицованы широкими деревянными панелями с сохраненной корой; под ними прятались стены тёмно-блестящего стекла.

Казалось, тёмная вода вздыбилась и застыла навек, сохранив свой природный блеск. Домики были и круглыми, и квадратными, и пятиугольными – всякими; над каждым высилась увенчанная небольшим шпилем шатровая крыша.

К ещё большему изумлению Буяна, он вдруг понял, что почти все здесь ему если и незнакомо, то, по крайней мере, он знает, как что называется. Невольно вспомнились слова Учителя, его долгие рассказы, когда худая старческая рука чертила тростью на прибрежном песке Ветёлы странные, манящие контуры того, что Наставник именовал «городами», «бастионами», «замками».

Заметил Буян и несколько обрамленных стеклянными камнями входов в подземелья. Перехватив его взгляд, Ольтея засмеялась:

– Думаешь, там эти, как их, пыточные застенки?

– Да ничего я такого и не думаю, – сконфуженно буркнул Буян, потому что думал в тот момент, естественно, именно об этом.