Герман проверил «жучок» и, убедившись, что тот вполне исправен и работоспособен, сел в возок и стал вести запись беседы Беннигсена с братьями Зубовыми. О благополучно завершенной операции Герман доложил мне по рации.

А я, дождавшись завершения вахтпарада и развода караула, приблизился к Павлу и поприветствовал его.

– Ну как вам, господин подполковник, понравилась выправка моих солдат? – поинтересовался император.

– Красиво, – кратко ответил я. – У нас тоже существуют подобные ритуалы. Но, государь, я бы хотел поговорить с вами о важных делах. Можете ли вы уделить мне полчаса?

– Я полностью в вашем распоряжении, – сказал Павел. – О чем пойдет разговор?

3 (15) марта 1801 года. Санкт-Петербург.

Патрикеев Василий Васильевич,

журналист и историк

Ай да Павел Петрович! Ай да хитрец, ай да ловкач! Как это он лихо все провернул – взял да и назвал своим наследником Константина, а Александра аккуратно задвинул в дальний угол, словно стул со сломанной ножкой. Я находился недалеко от царских сыновей и видел, что с ними творилось сразу после заявления императора. Константин сначала побледнел, а потом залился густым румянцем. Окружающие его вельможи тут же стали вокруг него в «позу ку». Руки, правда, они не растопыривали и на корточки не присаживались, но всеми принятыми здесь способами царедворцы поспешили выразить почтение цесаревичу № 2, который по велению своего августейшего отца в мгновение ока стал цесаревичем № 1.

А вот Александру явно поплохело. Он сбледнул с лица и едва не упал в обморок. Как я понял, этой ночью у него состоялся задушевный разговор с императором. Александр до последнего момента надеялся, что папа просто хочет его припугнуть. А тут раз-два – и в дамки! И куда теперь ему, бедному, податься? Хорошо, если разжалованного наследника просто отправят в один из загородных дворцов под Петербургом, где он будет скучать на лоне природы со своей нелюбимой женой Елизаветой Алексеевной и напропалую изменять ей с Марией Нарышкиной. А князь Адам Чарторыйский, в свою очередь, будет всеми доступными ему способами утешать великую княгиню, попутно украшая ветвистыми рогами своего лучшего друга и делая детишек, которых почему-то все считают чадами императорской фамилии. В общем, почти шведская семья. И никто их за это не осудит – на дворе был «галантный век», когда все приличные люди имели любовников или любовниц. Причем нередко сразу в нескольких экземплярах.

Смех смехом, но своим весьма хитроумным решением Павел создал немало проблем и нам. Дело в том, что до сих пор мы знали, что все в этом мире развивается по тому же варианту, что и в нашей истории. А теперь ход событий резко изменился, и мы можем лишь предполагать, что тот или иной персонаж собирается отмочить.

После окончания вахтпарада и развода караула я направился в сторону императора, который в этот момент о чем-то беседовал с цесаревичем Константином Павловичем. Тот горячо благодарил отца за решение, сделавшее его реальным претендентом на российский престол. Правда, особого восторга на круглом курносом лице Константина я не обнаружил. Видимо, он прекрасно понимал, что император из него будет никакой, и, вполне вероятно, история в скором будущем снова вернется в свое привычное русло. В конечном же итоге императором станет Николай, которому сейчас еще нет и пяти лет. Ну что ж, поживем – увидим… Если доживем…

Александр же уныло поплелся в Михайловский замок. Похоже, что он не смог сдержать слез – я заметил, как он несколько раз прикладывал к лицу носовой платок. Никто из обычно сопровождавших его лиц не последовал за ним. Что ж, sic transit gloria mundi, как говорили древние. Что в переводе с древней латыни на язык наших родных осин означает: «Так проходит слава мирская».

Павел тем временем закончил разговор с Константином, поцеловал его в лоб и перекрестил. Потом он увидел Игоря Михайлова и жестом подозвал его. Я решил дать им возможность пообщаться. Оглянувшись, заметил Алексея Иванова. Он стоял со своей дочкой и о чем-то увлеченно с ней беседовал. Я подошел к ним.

– Утро доброе, – поздоровался я, – как вам понравилась вся эта шагистика под флейту и барабан?

– Доброе утро, – ответил Алексей. – В общем-то, я не увидел ничего нового. Те же строевые занятия, только в форме XIX века. Тут ведь самое главное – не переборщить. Армия – это не только красивая форма на синхронно марширующих солдатах. Армия – это прежде всего люди, которые могут маневрировать на поле боя, стрелять, а если надо, и умирать там, где им прикажут.

– Не скажите, Алексей Алексеевич. Великий Суворов в свое время написал интересную книгу, именуемую «Полковым учреждением». В ней целый раздел посвящен строевой подготовке.

Я напряг память и процитировал:

– «Понеже праздность корень всему злу, особливо военному человеку, напротив того, постоянное трудолюбие ведет каждого к знанию его должности в ее совершенстве, ничто же так не приводит в исправность солдата, как его искусство в экзерциции, в чем ему для побеждения неприятеля необходимая нужда».

– А для чего все это нужно? – спросила Дарья, внимательно слушающая разговор мужчин. – Ведь, как я слышала, сам Александр Васильевич был ярым противником муштры и шагистики.

– Отнюдь, – ответил я. – Он считал, что для нижних чинов строевая подготовка необходима: «Чтобы солдаты имели на себе смелой и военной вид. Головы вниз не опускали, стояли станом прямо и всегда грудь вон, брюхо в себя, колени вытягивали и носки розно, а каблуки сомкнуты в прямоугольник держали, глядели бодро и осанисто, говорили со всякою особою и с вышним и нижним начальником смело, и когда он о чем спросит, чтобы громко отзывался, прямо голову держал, глядел в глаза, станом не шевелился, ногами не переступал, коленей не сгибал, и отучать весьма от подлого виду и речей крестьянских, и тако обуча как стоять во фронте».

– Браво, Василий Васильевич, браво! – воскликнул незаметно подошедший к нам император. – И кто же такие замечательные слова сказал?

– Это, ваше императорское величество, – ответил я, – взято из книги генералиссимуса и светлейшего князя Италийского графа Рымникского Александра Васильевича Суворова. Еще он написал книгу «Наука побеждать». В наших военных училищах ее среди прочих изучают будущие российские офицеры.

Услышав имя Суворова, которого он в результате происков ненавидевших полководца завистников несправедливо обидел, когда тот уже был болен и доживал свои последние дни, Павел насупился и покраснел. Ему явно неприятны были мои слова. В душе он чувствовал, что поступил тогда нехорошо в отношении прославленного военачальника, и теперь его мучила совесть.

– И что же такого поучительного написал князь Суворов в этой книге? – немного помолчав, спросил император.

– Вот что полагал генералиссимус Суворов произнести громогласно после окончания вахтпарада, – ответил я:

Субординация!

Послушание!

Дисциплина!