У дверей Греков задержал меня, рывком схватил за плечи, развернул к себе, звериные глаза испытывающе впились в мое лицо, изучали мучительно-медленно, досконально, вскрывая, пробиваясь под кожу, в голову, в сердце, в разорванную на клочки душу.

– Ебалась с ним? – грубый пошлый вопрос застал меня врасплох. Растерянно уставилась в требовательный сверкающие жестокие глаза, уперлась ладошками в стальную грудь, ощущая, как каменеют под пальцами перекатывающиеся мысли. И запах его звериный врывается в ноздри, заполняет собой, клеймит.

– Он разве тебе не сказал? – дрогнула, испугалась, лицо вспыхнуло от злости, смущения. Внизу живота растеклось горячее тепло, забытое. Чужеродное.

– Хочу от тебя услышать. Соврёшь, замечу.

– Нет, – тряхнула головой.

– А другим подставляла?

– Тошнит меня от вас, – задохнувшись, огрызнулась я. – Воротит от всех мужиков. Никого не хочу, и тебя тоже, – и его взгляд прошелся по моим коротким волосам, выкрашенным в насыщенный черный.

– Изуродовала себя зачем?

– Чтобы ты не нашел, – могла бы соврать, но не стала. Зачем? Он поднял руку, запустил в торчащие локоны. Склонился, обдавая губы горячим дыханием, рванным, тяжелым, слизнул каплю крови с прокушенной губы.

– Затрахаю тебя, Лена, – порычал Греков, опустив свободную руку вниз и грубо сжав мою промежность. Даже через пижамные плотные штанишки я ощутила грубую похотливую жадность, с которой он прикасался ко мне. Никакой нежности, лютый голод. – Ходить не сможешь, за пять лет отрабатывать будешь. Не вылезешь из-под меня, пока не позволю. Всю душу из тебя выебу, сука.

– Ты обещал, что не тронешь, – пискнула я, его пальцы надавили сильнее, безошибочно натирая чувствительный комочек. И я задрожала. Не от страха, а от обрушившейся на меня волны несдержанной похоти. Грудь отяжелела, соски напрялись, промежность набухла под бесстыдными ласками. Распахнула глаза, изумленно уставившись в ухмыляющееся лицо Грекова.

– Трогать не буду, Лена. Только трахать, – зловеще хрипит он, облизывая мои губы. – Натягивать на хер всеми дырками, драть, пока голос не сорвёшь. Ты и сама этого хочешь. Да, Лена? Мокрая, как блядь. Насквозь протекла, – от его похабных слов все внутри вскипело. Оттолкнула, ударив по каменной груди. Он засмеялся, сипло, нервно. Отстранился, кивнув на дверь. – Открывай.

Я осторожно вошла в детскую. Греков за мной по пятам. Бесшумно, крадучись, прерывисто дыша в спину. На тумбочке возле кровати тускло горел ночник в форме улыбающегося гномика. Я присела на край кровати, накрыла раскутавшегося во сне сына. Руслан стоял рядом, смотрел на него. Неотрывно, долго, изучающе. Мы молчали несколько минут. Любые слова лишними казались, незначительными. Я перевела взгляд на застывшее, как восковая маска лицо, Грекова.

– Похож, – негромко отозвался он. В голосе напряжение, горечь. – Маленький совсем.

– Ему пять. Он уже читать начинает, – с мягкой улыбкой проговорила я, пригладила темные волосики, поцеловала в висок. – Озорной, но смышленый. Все на лету схватывает.

– Утром скажем ему, кто я, – категорично заявил Греков. Наши взгляды пересеклись в молчаливом поединке.

– Не надо, – качнула головой.

– Сын должен знать, кто его отец, – грозно рявкнул Руслан.

– Тише, – шикнула я на Грекова. – Он знает. Я ему говорила, фотографии твои показывала. Знала, что ты придешь, готовилась, – осекалась, когда его пальцы крепко сжали мой подбородок, запрокидывая голову. Выдержала испытывающий взгляд.

– Неужели так боялась меня, Лена? – приглушённо спросил он. – Неужели думала, что я сыну своему и его матери наврежу?

– Ты в мои руки оружие вложил и стрелять приказал, – глотая слова, взволнованно шептала я. – Ты меня убийцей хотел сделать. Ты жену свою удушил, отца родного и всю его семью… чужими руками. И брата…

– Брат жив, – глухо напомнил Руслан.

– Потому что у меня рука дрогнула. Ты не человек, Греков. Ты зверь, – я посмотрела в тьму его зрачков.

– Твой зверь, – большим пальцем он надавил на мои губы, заставив их открыться. – Жестокая ты самка, Лена. Приручила и бросила. Лучше бы пристрелила. Если бы я нашел тебя сразу, то порвал бы на части.

– Сейчас рвать не хочешь?

– Хочу, – мрачно кивнул Руслан, скрипнув члюстью. – Но не стану. Сын мать нужна, а мне женщина.

– Ты можешь взять любую, – бросила я с горечью.

– Тебя хочу, Лена, – присев на корточки, он дернул меня за бедра к себе, ткнулся лбом в мой живот. – Люблю тебя, сука. Как пацан малолетний вляпался. Думал сдохну, когда понял, что ты всерьёз ушла, по-настоящему, сбежала, с братом моим…

– Он хотел помочь, – тихо проговорила я, зарываясь пальцами в ежик его волос.

– Жизнью твоей рисковал. Не имел права. Я бы убил, Лена, – напористым рычащим тоном прошипел Греков. – Обоих убил. Он понимал это и все равно увез. Чтобы по мне больнее ударить. Знал он, Лена, черт да все вокруг знали, что я на тебе свихнулся, только ты как идиотка шарахалась.

– Ты же не говорил, ничего не говорил… – прошептала я, сердце трепетало, ныло, отогревалась от резких, но пронизанных щемящей нежностью слов. Он обнял мои колени, и меня пронзила застарелая вспышка боли. – Не могла я, Рус. Оргии твои, женщины, распущенность, голод нездоровый, тяга к запретным удовольствиям.

– Я не трогал никого, после того, как мы заявление подали. Пытался, но резало что-то в груди. Не давало. Неинтересно стало, невкусно, противно. Грязь эта продажная, сучки похотливые голодные, а дома ты, холодная, неприступная, презирающая меня…. Любимая. И винить кроме себя некого.

– Я не винила тебя, Руслан. Люби любым. Я помню условие. Я любила. Любым. Сейчас люблю, но сердце женщины бывает очень глупым, слабым, покорным мужской силе. А сердце матери обрастает броней, потому что не имеет права на ошибку, не думает о себе. Смысл моей жизни в нем, в Руслане, в нашем сыне, – горячо проговорила я.

– Мы носим одно имя, Лена. Я тоже хочу быть твоим смыслом. Хочу, чтобы ты носила мою фамилию без страха.

– Ты говорил, что никогда не изменишься… – горько напомнила я, пройдясь пальцами по заросшим щетиной скулам.

– Я сделаю это. Ради вас, ради себя. Ради нас, Лена. Я обещаю тебе, – он перехватил мои ладони и прижал к губам, проникновенно заглянул в глаза. – Вы вернётесь со мной? По своей воле, без принуждения?

Я задержала дыхание, всматриваясь в напряженные красивые черты своего зверя. Любимого. Единственного, умоляющего. Мое сердце трепыхнулось в груди, отогрелось под пристальным жадным взглядом.

– Я поеду с тобой, Руслан, – прошептала я, наклоняясь к его губам.

Вы поверили? Думаете, что все действительно могло сложиться по банальному сценарию? Золушка таки обратилась в принцессу, а заколдованный принц оттаял?