Отец встал, подошёл к окну, засунул руки в карманы брюк и, опустив голову, начал рассматривать носки своих туфель.

— Я понял всё без слов, мне стало ясно, чего ты хочешь. И я почувствовал, как чья-то невидимая рука сжимает моё горло холодными пальцами.

Он снова откинул голову и повторил глотательные движения несколько раз.

— Прости меня, дочка, — эти слова прозвучали настолько тихо, что мне показалось, будто лёгкий ветерок крадётся по комнате, стараясь спрятаться в одном из углов. — Я не могу об этом спокойно вспоминать. В тот момент я почувствовал, что могу потерять тебя навсегда. А ведь ты была единственной женщиной, которая находилась со мной все эти годы. Из-за этого я не женился вновь.

Он отвернулся к окну и правой рукой провёл по щеке.

— Извини меня, Джина, — ветерок вновь зашелестел под потолком. — Мне сейчас так плохо, что я вынужден оставить тебя. Но завтра я приду обязательно. Не беспокойся за меня — вот увидишь, пройдёт ночь и станет легче.

Не оборачиваясь, он быстрыми шагами пересёк палату и вышел в коридор, оставив открытой дверь.

Я сидела и смотрела на этот проем, освещенный светом коридора, но выходить из палаты не хотела. Я понимала, что во внезапном уходе отца нет ничего плохого и страшного. Он сделал то, что ему надо было сделать. И сейчас я особо не беспокоилась, потому что почувствовала, как с этой открытой дверью внутри меня распахнулись невидимые врата моей подсознательной Памяти.

26 августа

Ночью мне всё это приснилось.

Я сижу в кресле возле небольшого уютного камина, рядом находится мужчина. Я не вижу его лица, оно окутано полумраком комнаты, но я твёрдо уверена — это мой отец. И, рассказывая ему свою историю, я параллельно нахожусь в том мире, о котором говорю.

Небольшой, уютный дом на обрыве горного утёса. Причудливая планировка свидетельствует о постройке конца пятидесятых годов двадцатого века. Здесь повсюду царит незримый дух прошлого. Но это не отталкивает, наоборот… Я вспоминаю, что иногда приезжала сюда. И, самое главное, не одна.

Я знаю, где-то рядом находится мужчина.

Я не вижу его, лишь чувствую. Он постоянно ходит за мной, словно тень. Я люблю этого человека.

Я рассказываю отцу, как мне было хорошо, когда я поняла, что он — мой единственный и любимый. Отец слушает, не перебивая, кивает головой, но я не могу понять, что он при этом испытывает. Я по-прежнему не вижу его лица. Просто продолжаю говорить дальше.

Отец спрашивает меня, правильный ли выбор я сделала, и смогу ли всю жизнь находиться с этим человеком? Я отвечаю утвердительно. Тогда отец говорит мне, чтобы я никогда не забывала о цветах к сентябрю…

В общем, когда я проснулась, я так и не поняла, что это было — сон или воспоминания, внезапно появившиеся в глубинах сознания. Скорее всего, второе.

…Отец пришёл, как обычно, после утреннего врачебного обхода.

— Здравствуй, папа, — я опустила глаза.

— Как тебе спалось? — спросил он присаживаясь. — Что-нибудь снилось?

— Снилось, — я загадочно улыбнулась. — Как мы с тобой беседовали возле камина.

Черты его лица стали прямыми и твёрдыми.

— И о чём же мы беседовали? — спросил он равнодушным голосом.

— Мы говорили о цветах к сентябрю, — неожиданно выпалила я.

Широкие плечи вздрогнули. Взгляд помутнел, стал стеклянным и устремился в невидимую мне точку.

— Я сказала что-то не то? — осторожно спросила я.

— Нет, — его взор так и не прояснился. — Всё то! Просто я подумал — скоро сентябрь, у тебя день рождения. Надо будет подарить тебе цветы.

— Папа, — я подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. — Скажи… А вот тот мужчина… Ну, в смысле, мой муж… Он часто дарил мне цветы?

Глаза отца полыхнули странным лихорадочным блеском, который тут же погас.

— Часто, — он кивнул головой. — Наверное, даже, слишком часто. Вообще-то, нет смысла скрывать правду или наоборот, оговаривать его… Он ведь тебя сильно любил…

— Папа, — я почувствовала, что начинаю краснеть. — Я никак не могу понять. Ты все время говоришь о нём в прошедшем времени. Почему?

— Он умер, — мне показалось, что отец даже не произносил этих слов, они прозвучали сами собой.

— Как умер? — теперь меня по-настоящему бросило в жар.

— Разбился, — губы отца едва шевельнулись, голос прошелестел по палате звуком сухих, опадающих с дерева листьев. — Разбился на машине. Попал в автокатастрофу.

Температура моего тела поднялась до наивысшей отметки. Перед глазами вспыхнули красные, спиралевидные круги, в голове зашумела густая лесная дубрава. Самым омерзительным было чувство, что в глубине желудка опять закопошился муравейник. Гадкие твари начали царапать меня изнутри мохнатыми, похотливыми лапками. Что-то шершавое и необычайно острое рванулось вверх, безудержно просясь наружу.

Легкие содрогнулись. Одновременно отдались спазмами стенки желудка. Во рту появился желчный привкус перезревшего дикого миндаля.

Глаза отца прояснились. Он вскочил со стула и бросился к моей кровати.

— Что с тобой, Джина? — было заметно, что он не на шутку перепугался.

— Тебе плохо?

Если бы он действительно знал, что я чувствовала в тот момент! В один миг рухнуло всё — надежда на то, что где-то есть ещё один любимый человек, предвкушение встречи, которая, возможно, никогда и не состоялась бы, но, тем не менее, я её ждала, цветы к сентябрю от другого мужчины и многое, многое другое!

Вновь появилась серая, покрытая пеленой тумана стена, по которой в разные стороны побежали змееподобные отростки трещин и зигзагообразные линии разломов. Старинная кирпичная кладка разрушалась на глазах, её обломки сначала растягивались, как резиновые, а затем лопались, сжимались, уменьшаясь в размерах, крошились, превращаясь в пыль. И когда эта пыль осела, сквозь брешь, появившуюся в стене, я увидела темноту.

Мрак, который манил своей неизвестностью и ужасал своей необъятностью.

Мрак, который стремительно надвигался, обволакивая каждый сантиметр тела и каждую клеточку головного мозга.

Мрак, имя которому — восстающая из Небытия утраченная Память.

Я закрыла глаза. Мне показалось, так будет лучше, я перенесу этот кошмар намного легче. В кромешной, чернильной тьме появилось лёгкое, слабо фосфоресцирующее облачко, оно приблизилось, и в нём я увидела маленькую смешную девочку. Туго заплетённые косички торчали в разные стороны, наморщенный вздёрнутый носик говорил о том, что сейчас она думает о чём-то важном, ветер игриво раздувал яркое, шёлковое платьице. Девочка шла по улице, её держал за руку мужчина, но его лица я не видела — верхняя часть терялась в окружающем облако мраке.