Конкистадоры презирали картофель, как и индейцев Анд, которые его выращивали. Он считался пищей бедняков, гораздо хуже хлеба. Хотя небольшое его количество попало в Европу, употребление этого продукта сопровождалось стойкими социальными предрассудками. Но если в 1573 году картофелем кормили пациентов больницы для бедных в Севилье, то вскоре он стал ботанической редкостью и даже роскошью, а не едой для неимущих.

Новое растение распространялось от огорода к огороду усилиями ботаников-энтузиастов и их богатых покровителей. Картофель появился на страницах травников, из которых читатели узнали, что итальянцы едят его «так же, как и трюфели»[121]. В 1620 году английский врач Тобиас Веннер расхваливал картофель в своей книге «Via Recta ad Vitam Longam» («Верный путь к долгой жизни») как «хотя и вызывающий иногда ветры, но очень питательный, полезный и восстанавливающий силы». Веннер советовал поджаривать его на углях, а затем обмакивать в вино. В то же время вареный картофель «очень приятен на вкус, прекрасно успокаивает, насыщает и укрепляет плоть». Веннер прописывал картофель пожилым, отмечая, что тот «побуждает к Венере»[122]. Несмотря на такие хвалебные отзывы, многие считали это растение чуждым и ядовитым. Картофель – корнеплод, а не зелень, которая могла бы украсить жареное мясо или придать ему аромат. Он изредка появлялся в меню королей в качестве сезонного блюда и дорогого деликатеса. Англичане, еще не ставшие нацией мяса и картошки, считали эти клубни почти неприличной пищей, которой не место в рационе джентльмена XVII века.

В 1662 году некий мистер Бакленд, землевладелец из Сомерсета, прислал в Лондонское королевское общество письмо, в котором утверждал, что картофель способен защитить страну от голода. Сельскохозяйственный комитет Общества сразу согласился и призвал входящих в Общество землевладельцев сажать эту культуру. Джон Ивлин, эксперт Общества по садоводству, писал, что картофель был бы неплохой страховкой на случай неурожая: им по крайней мере можно было бы кормить слуг. В 1664 году публицист Джон Форстер писал в брошюре, озаглавленной «Англии привалило счастье: простое и надежное средство от следующих голодных лет», что картофель решит проблему нехватки продовольствия, особенно в сочетании с пшеничной мукой. Глубоко укоренившиеся среди политической и научной элиты социальные предрассудки мешали ей подавать пример в употреблении блюд из картофеля. Что же касается бедняков, то многие из них считали, что лучше голодать, чем предать свой хлеб.

Французские крестьяне поколениями отказывались от картофеля. В плохие годы они обходились некачественным или заплесневелым зерном, страдали от растущих цен, голодали и нередко участвовали в хлебных бунтах. В 1750 году картофель еще был во Франции экзотикой, и даже тогда его сторонилось большинство гурманов. Бургундским фермерам было запрещено сажать картофель: поговаривали, что он вызывает проказу, поскольку бледные узловатые клубни напоминали изуродованные руки и ноги прокаженных. Дени Дидро писал в своей знаменитой «Энциклопедии» (1751–1776): «Этот корень, как его ни готовь, безвкусен и крахмалист… Картофель винят, и не без оснований, в том, что он вызывает метеоризм; но разве это проблема для крепкого организма крестьянина или рабочего?»[123]

В Англии картофель выращивали как корм для животных, а затем как пищу для бедняков, и к 1700 году картофельные рынки развивались в городах вроде Уигана на севере страны. Ирландцы же сразу увидели в картофеле нечто большее, чем просто добавку к пище. Это было потенциальное решение продовольственной проблемы. Помимо всего прочего, картофель был гораздо выгоднее овса, особенно для бедняков, не имевших денег, чтобы заплатить мельнику за помол зерна. Вскоре ирландская беднота уже полностью зависела от картофеля, практически отказавшись от всех прочих культур, и эта зависимость стала причиной будущей катастрофы.

Между 1680 и 1730 годами, в самый холодный цикл малого ледникового периода, температуры резко снизились, а период вегетации в Англии был на пять недель короче, чем в самые теплые десятилетия ХХ века. В Британии и Нидерландах снег зимой лежал 20–30 дней, а не 2–10, как на протяжении большей части XX столетия[125]. Зима 1683/84 года выдалась настолько холодной, что в некоторых районах на юго-западе Англии земля промерзла на глубину более метра, а вдоль юго-восточного побережья Англии и у северных берегов Франции появились полосы морского льда. Льды также лежали в 30–40 км от голландского побережья. Многие гавани были настолько забиты льдом, что судоходство по всему Северному морю прекратилось.

Зимы 1683/84 и 1684/85 годов. Данные взяты из работ Хьюберта Лэмба «Climate Present, Past, and Future» (2 vols. London: Methuen, 1977) и «Climate, History and the Modern World» (London: Methuen, 1982).

Погода в окрестностях Исландии теперь была исключительно суровой. Морские льды часто блокировали Датский пролив даже летом. На протяжении большей части 1695 года льды сковывали все исландское побережье, полностью остановив движение судов. Прибрежный промысел трески прекратился: рыба могла уйти в более теплые воды, а островитяне располагали лишь открытыми лодками и пользовались примитивными способами лова. Несколько раз в период между 1695 и 1728 годами жители Оркнейских островов у берегов Северной Шотландии с удивлением наблюдали плывущих на каяках инуитов. В один памятный день человек на каяке, продвигаясь к югу, добрался до реки Дон близ Абердина. Эти одинокие полярные охотники, вероятно, проводили по нескольку недель на больших льдинах. Еще в 1756 году льды окружали значительную часть Исландии на протяжении 30 недель в году.