истории университетов Кенигсберга и Бреслау, свободно говоривший на английском, французском, итальянском, русском и польском языках. Его руководителем стал начальник разведки 16‑й мд Холтерманн, бывший рабочий из Рура, позднее поступивший в военное училище и дослужившийся до звания подполковника. Профессор и разведчик поначалу не нашли взаимопонимания, но вскоре отладили между собой отношения.

Несколько фраз по-калмыцки выучил даже полковник Хенрици, который обратился с короткой речью к местным хиви, сидя верхом на коне.

Работа с калмыцкой эмиграцией, впрочем, оказалась поставлена отвратительно, отражая собой нацистское презрение к неарийским народам.

Как мы писали выше, в Праге существовал союз калмыков-белоэмигрантов «Хальмг тангчин тук» («Знамя калмыцкого народа»). После марта 1939 года эта организация была переименована в «Калмыцкий национальный комитет» и переехала в Берлин. При содействии д-ра Йозефа Геббельса Комитет стал издавать ежедневную газету и журнал. Координатором комитета стал Шамба Балинов. Часть членов диаспоры поступила на Потсдамские курсы диверсионной войны.

46-летний Шамба Балинов в молодости окончил казачье юнкерское училище, участвовал в Гражданской войне на стороне Деникина и эмигрировал в Европу. Здесь он освоил литературное творчество, активно издавался и стал одним из идеологов белой эмиграции. В ноябре 1941 года немцы нашли Балинова и предложили ему с группой соотечественников десантироваться в Калмыкию для проведения терактов. Пока шла подготовка, вермахт успел прорваться за Дон, но бюрократия Восточного министерства оказалась настолько размеренной, что до Элисты Балинов добрался только в декабре.

«Большую часть этого времени я провел под своего рода домашним арестом, – жаловался потом Балинов американцам. – Так как официально меня направили в элистинскую СД, ее местный представитель устроил мне немедленный разнос, заявив: “Вам не разрешается контактировать с кем-либо без моего разрешения”. В итоге я сидел дома и принимал одну за другой калмыцкие делегации, приезжавшие из районов. В этот момент Красная армия прорвала фронт, и началось всеобщее бегство. Я пробовал было примкнуть к уезжавшим калмыкам, но представитель СД мне этого не позволил. Не разрешил он мне вернуться и в нашу штаб-квартиру в Ставрополе. Наконец, уехали и мы, по дороге ночью он отобрал у меня пистолет и бинокль»258.

В общем, работа с местным населением велась без всякого участия белой эмиграции. И здесь немцам очень повезло. В их собственных рядах нашелся специалист.

Наиболее известным профессионалом немецкой разведки в этих краях, бесспорно, стал Отто Рудольфович Верба, взявший псевдоним Отто Долл. Этот человек родился в 1900 году в Судетах, поэтому все детство и юность провел среди славян. Он участвовал в первой мировой войне, сражаясь в армии Франца-Иосифа II, в 1917 году вместе с остальными войсками оккупировал Украину, а затем проявил инициативу и был прикомандирован к штабу Симона Петлюры. После войны предприимчивый Отто Верба не пропал, и занялся коммерцией. Он даже побывал архитектором и, приняв германское гражданство, два года проработал в немецком консульстве в Одессе. Женат он был на украинке.

11 августа 1942 года ставший Отто Доллом разведчик поселился в окрестностях Элисты в качестве зоотехника. Он быстро наладил контакты с местным населением, определяя потенциальных помощников, уточнил картографию пустынной местности, четко обозначил на схеме источники пресной воды. В сопровождении лишь водителя и радиста Отто Долл объездил почти всю оккупированную территорию Калмыкии. Он смог установить добрые отношения с лидерами общественного мнения, заставил немецкую администрацию открыть приемные, в которые местное население могло обращаться по своим проблемам, начал восстанавливать хурулы и «заставил богатых калмыков кормить бедных калмыков, и, таким образом, добился глубокого уважения со стороны бедных кругов».

Хороший психолог, Отто Долл быстро приобрел доверие среди антиправительственно настроенной части калмыцкого общества. Вот как описывает его деятельность Йозеф Хоффманн:

«Прежде всего он пытался добиться поддержки со стороны авторитетных в народе кругов. Надёжные люди были назначены им местными главами, так, например, в Элисте – Бембя Цуглинов, бухгалтер, который сражался с большевиками ещё в годы Гражданской войны, потом оказался в эмиграции в Стамбуле. Другим головой Элисты (здесь был дуумвират) стал украинец Н.Труба, сын репрессированного кулака, работавший агрономом в пригородном колхозе. Аппарат управы в основном состоял из русских.

В Улан Эрге старостой стал Маштак Пюрбеев. Благодаря демонстративным акциям, как например общий обед с жителями хотонов, он завоевал популярность и у простого населения. Отдельным мероприятием по завоеванию доверия населения стала организация «Приема по калмыцким вопросам».

Где бы доктор Долль не находился, в Элисте или в степных селах, везде он встречался с местными жителями и решал с ними повседневные вопросы, вопросы правопорядка, социальной или хозяйственной жизни.

«В его приемной, – вспоминает один из местных жителей, – можно было встретить священников, бывших большевиков, врачей, пчеловодов, учителей, музейных работников».

Каждого он терпеливо выслушивал, и поскольку пользовался полной поддержкой дивизии и особенно доктора Хольтерманна, во многих случаях он оказывал практическую помощь и ходатайствовал перед немецкими службами. Для каждого он находил хорошие слова и, как выразился Агеев, «людей радовал его дружеский взгляд и участие, и они уходили в приподнятом настроении»259.

Хурулы, в частности, были открыты в Элисте, Яшкуле, Ики-Буруле, Бага-Чоносе. При этом надо отметить, что не все буддистские священники согласились сотрудничать с немецкой администрацией. Несмотря на антицерковную политику советской власти, они отказались пожать протянутую сотрудниками абвера руку, что очень достойно характеризует этих людей.

Население, однако, подспудно чувствовало, что «новый порядок» долго не продлится и пустилось во все тяжкие. Упомянутый выше комсомольский работник рассказывает, что «многие местные жители резали животных, как только они попадали к ним в руки. Не прошло и четырех месяцев, как был забит почти весь скот. Если кто-то захватил себе 100 колхозных овец, то через два месяца он мог уже 50 из них съесть. За скотом и телегами шла настоящая охота: народ крал даже запчасти для телег и плугов. Мне, в конце концов, достался верблюд, лошадь и тридцать низкорослых овец. В материальном отношении всем жилось куда лучше, чем раньше: народ массово резал скот и поедал мясо. О завтрашнем дне, когда скота для забоя уже не останется, никто не думал»260.

Магазины не работали. Торговля практически прекратилась. Школы впрочем, с некоторой задержкой были открыты, при этом учителям было дано указание пропускать разделы с марксистко-ленинским содержанием.

Активно шла пропагандистская работа. Еще весной 1942 года от имени безвестных «калмыцких эмигрантов» немцы напечатали листовки с призывом истреблять коммунистов и евреев, и ждать освобождения. Были предприняты попытки привлечь к работе депутата последней царской Думы князя Тундутова, но тот не проявил встречного интереса. Местами оккупационные власти даже успели открыть две школы. Весь учебный процесс был организован на калмыцком языке, так