Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Молчи! — приказал рыцарь. — Королева будет свободна сегодня ночью, или я умру!
— Тогда, сеньор, давайте хотя бы поставим двери на место, чтобы мавры ничего не заметили, если пожелают осмотреть террасу. Они же найдут труп часового, сеньор.
— Брось его в воду.
— Это мысль, но хороша она не больше, чем на час… Он всплывет, этот упрямец.
— Бывают случаи, когда час — это целая жизнь! — патетически воскликнул рыцарь. — Ступай!
— Как мне хотелось бы и уйти, и быть с вами! — воскликнул Мюзарон. — Если я останусь, они найдут мавра, если уйду, то буду бояться, как бы с вами не случилось несчастья, пока я оставлю вас одного.
— А что, по-твоему, со мной случится, если при мне и кинжал и меч?
— Гм! — пробормотал Мюзарон.
— Ступай же, не теряй времени.
Мюзарон уже пошел к двери, но внезапно остановился:
— Ага! Слышите, сеньор, этот голос?
До них, действительно, донеслись обрывки нескольких, довольно громко сказанных слов, и рыцарь это слышал.
— Похоже, это голос Мотриля! — вскричал Аженор. — Но быть этого не может!
— От мавров всего можно ждать — и ада и волшебств, — возразил Мюзарон, бросаясь к двери с такой поспешностью, которая свидетельствовала о его желании поскорее оказаться на вольном воздухе.
— Если это Мотриль, тем более надо идти к королеве! — вскричал Аженор. — Ведь если это он, королева погибла.
И он собрался уступить своему великодушному порыву.
— Сеньор, вы знаете, что я не трус, — сказал Мюзарон, удерживая его за рукав кольчуги. — Я просто осторожен, не скрываю этого и этим горжусь. Так вот! Подождите еще несколько минут, добрый мой сеньор, а потом, если пожелаете, я последую за вами в ад.
— Ладно, подождем, может, ты и прав, — согласился рыцарь.
Однако голос слышался по-прежнему, становясь все более угрожающим; напротив, голос королевы, которая всегда разговаривала тихо, постепенно звучал все резче. За этим странным разговором последовало недолгое молчание, потом — чудовищный крик.
Аженор не смог устоять на месте и выбежал в коридор.
Вот что произошло, или, вернее, происходило, у королевы.
Едва Бланка Бурбонская пересекла коридор и, следуя за мамкой, поднялась по нескольким ступеням лестницы, которая вела в ее комнату, как на парадной лестнице башни раздался тяжелый топот множества солдат.
Но отряд расположился в нижних этажах; наверх вошло только двое солдат, причем один встал в коридоре, а другой подошел к комнате королевы.
В дверь постучали.
— Кто там? — дрожа от страха, спросила мамка.
— Солдат, который прибыл от короля дона Педро и привез донье Бланке письмо, — послышался ответ.
— Открой, — приказала королева.
Мамка открыла и отступила назад, увидев перед собой
высокого мужчину: он был в одежде солдата: грудь его обтягивала кольчуга, поверх которой был наброшен свободный белый плащ; капюшон скрывал его лицо, а длинные рукава — руки.
— Ступайте к себе, добрая мамка, — сказал он с тем легким гортанным выговором, который отличает мавров, безупречно владеющих кастильским языком, — идите. Мне необходимо поговорить с вашей госпожой об очень важных вещах.
Первым чувством мамки было остаться, несмотря на приказ солдата; но госпожа, у которой она взглядом попросила разрешения, сделала ей знак удалиться, и она повиновалась. Но, выйдя в коридор, она сразу же раскаялась в своем послушании, так как увидела у стены прямого и молчаливого второго солдата, который, вероятно, был готов исполнить приказы солдата, вошедшего к королеве.
Пройдя мимо этого человека, мамка почувствовала, что теперь ее отделяют от госпожи не только двое этих страшных пришельцев, но и какая-то непреодолимая преграда, и поняла, что Бланка погибла.
Королева же, как всегда спокойная и величественная, подошла к мнимому солдату, посланцу короля, который опустил голову, словно боясь, что его узнают.
— Теперь мы одни, говорите, — сказала она.
— Сеньора, король знает, что вы переписывались с его врагами, — начал незнакомец, — а это, как вам известно, представляет собой очевидную измену.
— Неужели король только сегодня об этом узнал? — спросила королева с тем же спокойствием и тем же величием. — Однако, мне кажется, я уже довольно давно несу наказание за это преступление, о котором, как утверждает король, он узнал лишь сегодня.
Солдат поднял голову и возразил:
— На сей раз, сеньора, король говорит не о врагах его трона, а о врагах его чести. Королева Кастилии должна быть вне подозрений, но она тем не менее дала повод к скандалу.
— Исполняйте ваше поручение и уходите, когда закончите, — сказала королева.
Солдат какое-то время хранил молчание, словно не решаясь перейти к делу, потом спросил:
— Вы знаете историю дона Гутьере?
— Нет, — ответила королева.
— Но она разыгралась совсем недавно и наделала немало шуму.
— Я ничего не знаю о недавних событиях, — сказала пленница, — а шум, даже самый громкий, едва проникает сквозь стены замка.
— Хорошо! Тогда я вам расскажу, — сказал посланец короля.
Вынужденная слушать, королева, невозмутимая и исполненная достоинства, продолжала стоять.
— Дон Гутьере женился на юной, прекрасной девушке шестнадцати лет, — начал он свой рассказ. — Именно в этом возрасте ваша светлость вышла замуж за короля дона Педро.
Королева пропустила мимо ушей этот явный намек.
— Прежде чем она стала сеньорой Гутьере, эту девушку звали донья Менсия, — продолжал солдат, — и под этим девичьим именем она любила молодого сеньора, который был не кто иной, как брат короля, граф Энрике де Трастамаре.
Королева вздрогнула.
— Однажды ночью, вернувшись домой, дон Гутьере застал жену дрожащей от страха, в сильном волнении; он спросил, в чем дело; та сказала, будто видела мужчину, который спрятался в ее комнате. Дон Гутьере взял светильник и стал искать, но ничего не нашел, кроме очень богато украшенного кинжала. Он отлично понимал, что такой кинжал не мог принадлежать простому дворянину.
На рукояти была указана фамилия мастера; дон Гутьере пошел к нему и спросил, кому тот продал кинжал.
«Инфанту дону Энрике, брату короля дона Педро», — ответил мастер.
Дон Гутьере узнал все, что хотел знать. Отомстить графу дону Энрике он не мог, потому что был старым кастильцем, исполненным благоговейного почтения к своим господам, и не пожелал бы, несмотря на нанесенное оскорбление, обагрить руки в королевской крови.