которую наказывали ни за что столь безжалостно — каждая клеточка её тела кричала от боли.

Реальность покосилась и едва не рухнула, когда он в очередной раз свалился на пол, врезавшись в потолок. Тяжёлый, страшный вой наполнил камеру, отражаясь от стен. Вой загнанного в клетку волка, вынужденного наблюдать, как терзают его волчицу.

С трудом подмяв под себя локоть, он перекинул своё тело на живот. Сгрёб конечности, поднялся на четвереньки. Его вырвало кровью. Сплюнув, собрав готовую обрушиться реальность в кулак и зажав её там так плотно, чтобы та даже и не вздумала трепыхаться, Мирей подполз к двери. Встал на колени, раскинув руки, почти что обняв дверь, и зашептал:

— Аркон… Аркон, брат. Пожалуйста, я умоляю тебя, выпусти меня. Позволь её спасти. Только спасти, я ничего больше не прошу.

Тело Нинель пронзило особенно острой болью. Он зажмурился, едва вынося это. Слёзы лились из глаз, смешиваясь с кровью, капая на каменный пол. Он ударил по двери кулаком и закричал:

— Аркон! Аркон, услышь меня! Дай мне её спасти, я прошу, я умоляю тебя! Они убьют её, Аркон! Убьют! Она не заслуживает таких страданий, пожалуйста, Аркон, пожалуйста, молю! Услышь меня, брат! Неужели в тебе не осталось ни капли человечности? Только на мгновение, перенести её подальше из этого страшного места! Можешь пойти со мной. Заберёшь меня сразу обратно, я не буду сопротивляться, я клянусь! Я пойду, куда ты скажешь, сделаю, что велишь, всё, что угодно, всё… Забери меня, мою силу, мою душу, моё тело, казни и мучай так долго, как только захочешь, только, пожалуйста, пожалуйста… дай мне спасти её. Молю тебя… Открой же дверь, посмотри, я пред тобой на коленях… Сломленный, униженный, признавший твою блистательную победу. Открой дверь, Аркон… Открой дверь…

Нинель в его голове рыдала навзрыд, и он рыдал вместе с ней. По ту сторону двери послышался топот — Мирей встрепенулся, с новой силой принимаясь умолять брата. Послышались голоса.

— Вот, он здесь!

— Са-сафир?..

— Мирей! Ты там? — голос брата лучиком надежды пролился в его душу.

— Что случилось?! — это уже Найл. — Мы ищем тебя весь день!

— Откройте дверь, скорее! — заорал Мирей.

Вмиг ослепившая надежда словно влила в его тело сил. Он вдруг оказался на ногах, широко раскинутыми руками удерживаясь за стену по обе стороны от двери.

Послышалась глухая возня, а затем — звук удара и чей-то глухой всхрип.

— Найл, ты в порядке?

— Да-а-а, — глухой отдалённый стон.

— Дверь не поддаётся! — снова Сафир. — На ней барьер!

— Я знаю. У меня тоже не хватает сил. Давайте попробуем вместе. Наляжем с обеих сторон. Превратим её в груду щепок! Быстрее!

Найл кинулся обратно и встал рядом с Сафиром, приготовившись. Мирей скомандовал:

— На счёт три: раз, два, три!

Лучик надежды разгорелся в нём в остервенелое пламя. Обеими руками он налёг на дверь, вливая в неё свою силу — чувствуя, как с той стороны двое его братьев, его верных друзей напирают всей своей мощью. Секунда, вторая, третья — дверь поддалась, обрушиваясь разорванными в клочья досками.

Мирей вывалился наружу. Сильные руки подхватили его, не давая упасть.

— Всемогущий Хаос, что с тобой стряслось?..

Мирей не стал тратить время и силы на разговоры. Он сгрёб себя и свои силы в кучу и приготовился к перемещению. Со стороны Нинель несло чем-то страшным, граничащим с помешательством. Он уже готов был переместиться, как вдруг…

С тонким кристальным звоном нить оборвалась. Всепоглощающая тишина оглушила. Мир треснул, как продавленное чьей-то подошвой зеркало.

— Нет…

Реальность смяло в большой чёрный сгусток, что выплюнул его на той стороне спустя долгих пять секунд.

Он стоял на площади. На центральной площади в Сото Лала, столице культа Великой Матери.

И прямо посреди площади. На театральных подмостках, привязанная к деревянным балкам. Обнажённая, истерзанная, вся в крови и ранах. Горела Нинель.

Чёрным стремительным облаком он оказался рядом, вырывая её из лап жадного пламени. Одним касанием освободил руки от верёвок, подхватил упавшее безвольно тело, отскочил как можно дальше, не позволяя огню и дальше пожирать нежную плоть. Осел вместе с ней на колени. Пламя, лишённое добычи, потухло.

От ран на теле не было живого места. Белая кожа окрасилась красным, пошла пузырями там, где дотянулся до неё огонь. Длинные, когда-то золотом переливающиеся на солнце волосы поседели от пережитого ужаса, слиплись в уродливые запёкшиеся комки.

Из страшных, открытых ран и порезов больше не сочилась кровь.

Он опоздал. Его Нинель, его дорогая, светлая Нинель была мертва.

Рыдание вырвалось из горла — громкий, дикий плач, отчаянный, полный горя и боли. Такой, что толпа позади, только что улюлюкающая разгорающемуся костру, замерла.

Мирей распахнул глаза. Тьма опустилась на площадь и на его сердце, пронзённое тысячей кривых зеркальных осколков его мира. Люди в страхе затряслись, отступая.

Нет. Никто не уйдёт. Он покарает всех.

Глаза застила пелена. Он поднялся. Рука, будто не его, а чья-то чужая, одним резким слитным движением сорвала с плеч сюртук, обратив его снова плащом, и заботливо укрыла мёртвое тело любимой женщины.

Мирей развернулся. Люди, оцепеневшие пред лицом разгневанного бога, заплакали, каясь.

Безымянный палец коснулся рукава рубахи, нож мягко лёг в руку. Он поднял её, оглядывая людей, запоминая всех и каждого в лицо. Взмах — и в его ладони меч.

— Последнее слово перед казнью, — сказал кто-то голосом Мирея — ледяным, отстранённым, глухим.

Люди закричали, развернулись и кинулись прочь. И лицом к лицу встретили явившуюся из пелены чёрного вихря смерть.

Мирей занёс меч, что с неприятным хлюпающим звуком вошёл в тело первой жертвы, как в масло. Схватив за волосы, он посмотрел в распахнутые в ужасе глаза, из которых стремительно уходила жизнь. Смотрел до тех пор, пока взгляд не остекленел. Вытащил меч, перехватил его и одним ударом рассёк сразу несколько человек пополам. Кинулся дальше, атакуя безжалостно, запоминая каждое скорчившееся в муках лицо.

Меч резал, рубил, кромсал на части, вспарывал глотки, отсекал головы. Чужая кровь фонтаном лилась на вымощенную камнем землю. Мирей яростным чёрным огнём отмщения метался среди людей, забирая их жизни, не зная пощады. Его истовый крик слился с криками людей, вопящих, умоляющих его остановиться. А она разве не просила? Она разве не кричала?! Она разве не умоляла вас остановиться?!

Кривая изломанная реальность трещала всё дальше, распадаясь на самые мелкие куски. Искажённые ужасом лица слились в одно. Чужие крики забивали уши, но внутри царила звенящая, мертвенная тишина. Он не чувствовал рук, не чувствовал ног и самого себя больше не чувствовал тоже.