На этот раз Олеся промолчала. С одной стороны, ее ненавязчиво подталкивают согласиться и выступить в ночном клубе, где трудно избежать сексуальных домогательств. С другой стороны, преподаватель сама себе определяет границы, за которые формально не имеет права переступать. Конечная цель подобной беседы Олесе тоже понятна: ее ставят в положение, когда она сама должна либо согласиться, либо отказаться. В таком случае ответственность за любое решение ложится на ее несовершеннолетние плечи.

Но ведь в отдаленной перспективе – сто долларов за пятнадцать минут работы…

– О’кей, – проговорила Олеся. – Если мне и правда закрыть лицо по самые глаза шалью, а костюм выбрать такой, чтобы побольше всяких отвлекающих висюлек, я вполне могу сойти за взрослую. Так?

– Именно, – согласилась Ксения, и в ее голосе послышалось облегчение. – Понимаешь, то, что мы с тобой договорились и между собой все решили – одно дело. Менеджер там тени своей боится. Он уже битый, как у нас слышали. И если додует, что в клуб привели несовершеннолетнюю танцовщицу, плохо станет не только ему. Фактически мы рискуем подвести под монастырь и сам «Дельфин». Достаточно только слуха о том, что там на закрытых вечеринках танцуют на столах полуголые несовершеннолетние девочки – сразу проверка. А это, на секундочку, предполагает зависимость, торги, взятки, отступные. В конце концов, клуб попадет под милицейский надзор, кому такое нужно?

– Никому, – согласилась Олеся. – Ничего, мы менеджеру не скажем.

– Мы вообще никому ничего не скажем. Я пойду с тобой, и ты больше молчи. Новенькая девочка, скромная, может быть, даже загадочная. Заинтригуем. Привезем тебя уже в бедле, лицо сразу закроешь. Прорвемся, Леся. И вообще… Может, я краски сгущаю насчет нравов «Дельфина»… Вернее, я-то не сгущаю, но вдруг на этот раз пронесет?

Олеся пожала плечами. Она тоже старалась во всем полагаться на удачу.

За полчаса до выхода ее оставили в специальной комнате, которую тут называли «для артистов». Олесе нужно было разогреться перед танцем, а на это нужно примерно вдвое больше времени, чем на сам номер.

Часть одной из стен здесь занимало зеркало в полный рост. Глядя на себя, девушка разделась, оставшись только в черном обтягивающем трико до лодыжек и лифчике. Поставив ноги на ширину плеч, Олеся медленно вдохнула, подняла руки вверх, опустила на выдохе. Повторив это упражнение еще дважды, она принялась разминать шею: неспешно и размеренно, стараясь не допускать резких движений, двигала головой вперед-назад и влево-вправо, расслабляя при этом мышцы лица. Когда она начинала учиться танцу, именно эта часть разминки у нее не получалась, потому, следуя советам Ксении, она поднимала руки вверх, складывала их над головой домиком и работала таким образом, чтобы сильнее походить на восточную танцовщицу.

Вскоре шейный отдел начал привычно похрустывать. Ощущения при этом стали приятными: мышцы постепенно включались в работу. Олеся перешла к плечевому поясу, затем занялась мышцами живота, наконец, заработала бедрами, стараясь дышать ровно и следить за тем, чтобы дыхание во время движения не прерывалось. При этом мысленно аккомпанировала себе – другого музыкального сопровождения здесь не было.

Несмотря на то, что восточными танцами Олеся Воловик занималась уже полгода, ей все равно с трудом удавалось соблюдать главное правило: удерживать без движения те части тела, которые не задействованы в процессе. Так, двигая плечами, девушка с трудом сохраняла неподвижность бедер. А когда активно двигались мышцы живота, Олеся вовсю старалась держать плечи в горизонтальном положении, не помогая себе ими. Потому-то она приучила себя к более длительным разогревам еще в школе танцев – чтобы сразу, как только позовут на выход, работать на кураже, заведя свой внутренний моторчик до предела и уже не останавливаясь.

Закончив, она переоделась. Турецкий стиль танца предполагал юбку выше талии с большими, почти до самого края, разрезами по обе стороны – так голые ноги танцовщицы максимально открывались. Своими ногами Олеся была не очень довольна – считала их коротковатыми при достаточно пышной для девушки ее возраста груди. Но турецкий стиль танца помогал и здесь – по правилам исполнительница должна была надевать туфли на высоком каблуке, и это, как полагала Олеся, ее стройнило.

Затем она сменила свой «родной» лифчик на элемент костюма – предельно узкий бюстгальтер, расшитый монетами. Девушка попросила убрать кисточки с чашечек, которые тряслись в зажигательном ритме танца: ей это казалось слишком вульгарным. Ксения не возражала. У нее имелись на то свои причины. Преподавательница все время держала в голове тот факт, что ее воспитанница – несовершеннолетняя. По той же причине Ксения отказалась от практики заменять расшитый бюстгальтер блестящими кружками фольги. Она просто боялась самой себя и своих решений.

Наконец, Олеся обвязала голову специальным полупрозрачным платком так, чтобы прикрыть лицо по максимуму, оставив лишь узкую полоску для глаз. Завершив перевоплощение, девушка критично осмотрела себя в зеркало и, в принципе, осталась довольна. Когда Ксения, постучавшись, вошла, девушка уже чувствовала себя уверенной и готовой к предстоящему испытанию – именно так она себя настроила.

Когда Олеся впорхнула в полутемный зал, то замерла на мгновение в трех метрах от первого столика. Глаза еще не привыкли, она услышала только нестройные, зато громкие аплодисменты, увидела слева небольшой полукруглый подиум, шагнула на него – и тут же зазвучала музыка. Слегка поклонившись, девушка начала медленно, неспешно входить в ритм танца. Сначала на подиуме, а затем, как от нее и ожидали, двинулась вперед. Внизу девушка, плавно работая бедрами и сама себе напоминая лебедя в тихом озере, плавно обошла ряд столиков, несколько раз рискованно наклонилась к сидящим мужчинам и позволила монетам на бюстгальтере прозвенеть в считаных сантиметрах от их разгоряченных лиц.

От обоняния Олеси не ускользнул алкогольный дух, витающий вокруг сидящих за столиками людей. Хоть глаза не до конца привыкли к освещению, да к тому же мелькали блики от вертящегося под потолком стеклянного шара, она все равно заметила напряжение на лицах и горящие глаза. Когда поняла – вот она, кульминация – легко подхватила за руку одного из сидящих, без труда заставила встать, тут же дала понять: нужна помощь, затем оперлась на крепкую руку, поставила правую ногу на стул. Небольшой зал взорвался аплодисментами, кто-то рявкнул: «Давай!», и Олеся «дала» – отработанным движением, сохранив при этом равновесие и не выходя из восточного образа, встала на стол, попадая каблуками в быстро освобождаемое от посуды пространство. Словно крылья огромной бабочки, порхали края юбки, отбивали легкую дробь каблучки, позвякивали в такт движениям монеты.

А потом все внезапно закончилось. Олеся замерла, музыка стихла, зажегся свет.

Когда зрители захлопали и послышались возбужденные мужские голоса, девушка, по-прежнему не открывая лица, скромно поклонилась, оперлась на ту же руку, спорхнула вниз и, послав публике воздушный поцелуй двумя руками, быстро покинула зал – там неожиданно стало душно. Довольная тем, что все оказалось не так уж страшно и, кажется, обошлось, Олеся вбежала в предназначенную для нее комнату, закрыла за собой двери, в изнеможении опустилась на длинный топчан у стены. Только сейчас она поняла, как устала – вымотало не столько физическое напряжение, сколько нервное. Хотя, если обошлось в этот раз…