– Господи, как? – воскликнула, приподняв голову, Леля.

Эта его баба прихватила из холодильника, из коробки «на сладкое» конфеты! В тот вечер, когда они уходили!

– Но ничего, – не слушая ее, кричала страшная тетища, – что сделал, за то и огреб высшую меру. Бабушку он убил? Убил.

– Бабушку тогда тоже он отравил?

– А, – отвечала сестра Никиты, похожая на него во всем, кроме внешности, – а, это ерунда. Это еще что! У него вот в институте только за последние месяцы двое умерли от сердечного приступа – завлаб и кадровичка. Всё почему – у них в лаборатории освободилось место старшего научного сотрудника, копеечная должность, а они Никите отказали. У него нет, сказали, научной степени.

– А почему оно освободилось… Место старшего научного сотрудника?

Сестра Никиты, вылитый крокодил, кивнула сверху своей страшной головой:

– Умер завлаборатории… Был сердечник. Но это без Никиты, дед этот лежал в санатории.

– А, я помню, Никита ездил кого-то навещать в санаторий Узкое…

– Да? Понятно! Вот видишь. Так что с нами, с нашей семьей, не связывайся. Давай я тебя отволоку.

Она стала заходить со стороны ног и нагнулась. Нагнулась с трудом, мешало брюхо.

– А где его похоронили?

– А мы его и не хоронили пока. У бабы в могиле, наверно, будет. Да ну еще! Ты не лезь, это наши семейные дела. Тебе это ничего не даст.

– А ведь он со своей женщиной у вас был за два дня до смерти? А это не вы его часом отравили? А потом кремировали? Чтобы никто не подкопался? Ведь он передал вам на пробу три горошины, я знаю. Для продажи. Все говорил, что должен сестре три тысячи долларов.

– А что, и должен!

Она выпрямилась.

– А, все-таки яд у вас, – глухо сказала Леля. Терять уже было нечего. – Вы и отравили его.

– Дура! Наглая!.. – И тут она остановилась на мгновение. – Еще того не хватало! Чтобы я родного брата! Я и тебя убивать не буду, кину в ванну, ребята придут. Сейчас тебе ноги замотаю еще…

Она стала оглядываться в поисках веревки, шарфа или еще чего-нибудь.

– Дело в том, что одна горошина уже лежит на экспертизе в Институте судебной медицины у моей одной подруги-врача, – как можно громче произнесла Леля. – И это вещество, оно не исчезает. Если оно было в квартире, мельчайшие частицы остались на всем… И будет доказано, что яд был у вас. Я написала заявление!

– Да-а? – пропела тетка, явно испугавшись. – А еще больше ты ничего не придумаешь?

– Смотри, Света, ведь мои дети, – сказала Леля, истекая кровью, – мои дети ваши единственные наследники. Мужа у тебя нет и не будет… Все только на твои деньги зарятся… Валерка этот…

– Это у тебя не будет мужа, проститутка! Какие твои дети?

– Мои дети живы и находятся у моих друзей.

– Да врешь ты все… (Выругалась…) Сейчас-сейчас я тебя…

Она схватила Лелю за щиколотки. Леля стала отбиваться ногами.

Светка получила по голени и зашипела от боли, отскочила.

А Леля продолжала пророчествовать:

– Детей ты уже не заведешь, сама понимаешь. К пятидесяти годам это трудновато, – задыхаясь, съязвила Леля. Светке было едва сорок пять. – Да еще и с твоим диагнозом. У тебя сифилис!

– Не сифилис! Не сифилис! Ах ты…

– Я же медработник. У меня знаешь нас сколько, с нашего курса медсестер? Мафия в белых халатах!

Тетка стояла, потирая голень, и шипела. Потом рявкнула:

– Ребят позову… Я с тобой тут возиться не буду больше…

И полезла в сумочку за телефоном одной рукой. Во второй был окровавленный нож. Обе руки у нее были сильно измазаны и прилипали к сумке. Неловкая сестра у Никиты оказалась.

Леля вскочила с руками за спиной (кровь опять полилась) и стала наступать на нее, крича:

– Ты же лечилась недавно! У одного врача Таты! С микроскопом! И еще не вылечилась! А у меня подруги там в отделении работают! Мне сообщили!

Светка, которая все это время размахивала ножом, вдруг захлебнулась от неожиданности. О ее заболевании никто не мог знать (а мамаша проговорилась Никите).

– У меня везде сестры! Так что берегись! Куда бы ты ни пошла, они везде тебя найдут, поняла? Смотри, берегись, когда будут делать уколы тебе!

Леля врала вдохновенно.

Светка сказала:

– О, измазала меня всю… Иди в ванную!

Размахивая ножом и нанося неглубокие удары, она загнала Лелю в ванную, заперла ее и стала набирать липкими пальцами номер на своем мобильнике.

В это время из прихожей раздался голос Тамиллы:

– Лель! Ты где? Дети спать хотят! Я гулять иду!

Дверь, незапертая дверь!

– Не ходи! Не ходи сюда! – закричала Леля. – Меня убивают! Милиция!!! Помоги-и-те!

Леля стояла в ванной со связанными сзади руками и кричала:

– Сюда не ходите! Не ходите! Детей не пускай сюда! Убьют!

Жутко завизжала Светка.

Леля не видела, что произошло.

Это мигнуло что-то как бы в полете, сильно и бесшумно.

Могучий зверь налетел на тетку и ее опрокинул.

Жила-была девушка, обыкновенная, ничем не примечательная, никому особенно не нужная, кроме мамы. Никто на эту девушку не обращал внимания, не дарил ей цветов (мама на день рождения не в счет).

Девушка к этому привыкла. Она была какая-то несуразная, слишком высокая, но не такая как модель; чего-то не хватало.

Может быть, сказывалась ее сдержанность, даже какая-то суровость. Она училась в малоизвестном университете на факультете, как она выражалась, «ёлок и палок». Туда на бесплатное место было поступить много проще, и в дальнейшем наша незаметная девушка должна была затеряться в лесах, работать по учету этих ёлок-палок и сидеть в какой-нибудь конторе, оформлять бумажки.

Они пока что жили с мамой в своей маленькой квартире в блочном доме на четвертом этаже.

Все было как у всех, нормальное существование, только одна дверь на третьем этаже, под ними, вела как бы в страшную пещеру – там жила семья настоящих разбойников, они держали в ужасе всех соседей. Там происходили вечные войны, даже стены и полы дрожали от стуков и грохота.

Девушка проходила мимо сильно помятой железной двери нижней квартиры всегда с бьющимся сердцем.

Тамошняя мать со своим кипящим семейством без перерыва справляла ежедневные праздники жизни, и иногда этот бешеный карнавал вываливался, как из мясорубки, на лестницу с песнями, драками и криками «убивают!».

Девушка боялась их, и на улице тоже всех боялась, одевалась потемнее, шапку натягивала до бровей, сутулилась.