Об Иване она вспоминала так часто, что мысли о нем превратились в нечто привычное. Что-то вроде утренней или вечерней молитвы. Вроде умывания, завтрака, своего лица в зеркале. Иногда ее поражала мысль – если она так часто, ежедневно думает об этом человеке на протяжении двадцати лет, значит, любит его? Но почему же она не поняла этого раньше? Тогда, тем летом, не правдоподобно далеким летом семьдесят шестого года?

* * *

…Это Лариса уговорила его остаться на даче. Вика в последний раз крикнула, чтобы они поторопились, Иван пошел было за ней, но Лариса перехватила его за руку:

– Пусть едут. Не могу я видеть этого типчика.

– Слушай, а ты хоть знаешь, как до станции добраться? – растерянно спросил Иван.

– Не знаю. Беги возьми у нее продукты и спроси дорогу! Ну?!

Лариса легонько толкнула его в спину, и он помчался к машине. Вернулся Иван минут через десять.

Лариса все это время боялась, что Вика с Денисом уговорят его ехать в Москву и сейчас придут за ней.

Одна она тут не останется. Но Иван вернулся с сумкой с продуктами. Он смущенно улыбался:

– Слушай, задерживаться долго нельзя. Вика сказала, что она без тебя домой не вернется.

– Да, мать ей устроит скандал… – задумчиво протянула девушка. – А куда же она пойдет, если не домой?

– Не знаю. Она сказала, что будет ждать тебя у вашего гастронома в семь вечера. И чтобы ты была там в семь как штык.

Лариса вяло махнула рукой и прислушалась к шуму отъезжающей машины. Когда стало ясно, что «Москвич» обратно не повернет, она взяла сумку и потащила продукты за угол дома, туда, где Иван ее рисовал. Они поели, сидя рядом на бревне. И надо же, когда они остались вдвоем, аппетит у них разыгрался нешуточный. При Денисе и Вике даже есть не очень хотелось. Иван открыл бутылку лимонада, сбив крышечку о край бревна:

– Прошу, мадам!

Лариса напилась и сощурилась на солнце:

– Ну что, твой свет не ушел?

– Пока сгодится. Ты хочешь позировать? – загорелся парень.

– Еще бы! Ты же нарисуешь мой портрет? И подаришь мне, да? – Лариса щурилась, и на этот раз рассматривала не траву, а смотрела прямо в лицо Ивана. – Слушай, а кем ты хочешь стать потом?

Прямо так и будешь художником?

– Надо учиться, – вздохнул тот, принимаясь за работу. – Знаешь, это уже после армии будет ясно.

Лариса запнулась и посмотрела на него уже без улыбки. Она совсем забыла про то, что Ивана могут забрать служить в армии. И удивилась, почему ей так неприятно было об этом вспомнить? Никогда в жизни ее не волновало, когда кого-то из двора провожали в армию. Подумаешь, есть о чем говорить!

Он же все равно вернется через два года! Но тут она всерьез расстроилась.

– И ты должен служить? – спросила она.

– А куда я денусь? Здоров, зрение в порядке…

Пойду, конечно.

– Можно подумать, тебе туда хочется, – фыркнула она.

– Не хочется…

Иван прикусил кончик карандаша и уставился на ее лицо изучающим взглядом. Лариса уже знала этот взгляд. Так он смотрел, когда она становилась для него просто моделью. Наверное, красивой моделью, но все же ей было неприятно, когда он изучал, какой длины у нее нос, каково расстояние между глазами… Она не выдержала и огрызнулась:

– А по-моему, армия ребят отупляет! Вот вернешься оттуда тупым солдафоном с вонючими сапогами – кому ты будешь нужен?!

– Я там рисовать буду, – спокойно заметил он, снова опуская взгляд на бумагу. – Тем, кто хорошо рисует или стихи пишет, нечего бояться в армии.

Буду стенгазету выпускать или плакаты оформлять.

Ничего страшного, в стройбат не пошлют.

Лариса надулась. Теперь она сердилась на себя.

Как можно так набрасываться на человека! И какое ей, в конце концов, дело, пойдет он служить или останется под крылышком у папы-мамы? Как будто она – его девушка! Последняя мысль заставила ее задуматься еще серьезнее. Ну хорошо, допустим, что сегодняшние поцелуи – просто игра.

Мало ли с кем целуешься! Ее интересовало совсем другое…

– Слушай, а какой у тебя резус крови? – спросила она как бы между прочим. Ответа она ждала затаив дыхание. Она держала в голове объяснение матери, какого мужа следует выбирать. И хотя Ивана в роли мужа девушка себе не представляла – все равно вопрос о резусе имел большое значение.

– А зачем тебе? – удивленно переспросил Иван.

– Так, интересно. Какой?

– Положительный, группа первая. – Он снова начал грызть карандаш, изучая ее лицо. И вдруг испуганно спросил:

– Лариса, что случилось?

Она попыталась улыбнуться, но улыбки не получилось. «Господи, что со мной… – Лариса все-таки растянула губы в насильственной улыбке, чувствуя, что это вышло фальшиво и вовсе не обмануло парня. – Неужели я в него втюрилась? Господи… Два, нет, три часа его знаю! И ничего особенного в нем нет! Ну, целовались, ну, малину ели, ну, рисует он хорошо… Что еще-то?!» Она справилась с собой только потому, что Иван, еще раз посмотрев на ее лицо, больше ни о чем не стал расспрашивать. Видимо, понял, что девушку лучше оставить в покое и дать время прийти в себя.

Иван рисовал долго. Солнце давно уже перешло на другую сторону неба, тени сместились со своих полуденных мест и протянулись через лужайку. Было очень душно. Лариса изредка обмахивала пылающее лицо лопухом – своим любимым летним веером. Она устала, но пощады не просила. За два часа позирования девушка успела передумать о многом.

Мать считала ее легкомысленной, а сестра говорила, что Ларка пороху не выдумает, умок у нее легонький. Лариса с ней не спорила. Но и дурочкой себя не считала. Девушка задумывалась о себе и окружающих людях, о самой жизни куда серьезнее и чаще, чем могли подумать ее родные. Что с ней происходит сейчас, она толком не понимала. Но хорошо усвоила одно – она хочет увидеть Ивана еще раз.

И не один раз. Ей хотелось видеть его как можно чаще. «Влюбилась я или нет – какая разница? С ним хорошо. На его месте другой бы решил, что я его клею, раз попросила остаться на даче вдвоем. Я бы сейчас уже отбивалась от парня на каких-нибудь дровах. А этот? Поцеловал два раза, а теперь рисует. Нет, с ним можно хорошо лето провести… А там… Кто знает? Может, буду ему в часть открытки „С Новым годом!“ посылать?»

– Скажи, – Лариса вытянула ноги и со вздохом потянулась, – ты скоро закончишь мой портрет?

– А? – Он поднял отсутствующий взгляд и вдруг опомнился:

– Черт, ты же солнечный удар получишь! Все, хватит! Я тебя специально посадил на солнце, чтобы лицо осветить. У тебя, понимаешь, такое лицо, что оно яркого света не боится.