Шейла пожала плечами.

— Что толку спорить об этом сейчас? Хватит о прошлом. Если бы я знала, где Пейдж, я бы тебе сказала.

— Я тебе верю. — Неожиданно для самого себя Картер спросил: — У тебя есть с собой картины или хотя бы репродукции?

Шейла кивнула.

— Мне было бы интересно на них взглянуть, только не сегодня, через несколько дней.

— С удовольствием дам тебе альбом моих работ.

Помолчав, Картер медленно проговорил:

— Но сама ты бы никогда не предложила, правда?

Шейла виновато улыбнулась.

— Меня многие называли слишком гордой и негибкой, наверное, они правы. Ты наверняка унаследовал некоторые худшие черты моего характера, но, надеюсь, что и лучшие тоже.

— Об этом лучше спросить Пейдж, — с усмешкой сказал Картер. Он посерьезнел. — Ты долго еще пробудешь в Окленде?

— Я останусь на столько, на сколько ты захочешь.

— Я рад.

Картер заметил в глазах матери слезы. Он был уверен, что Шейла не из тех женщин, у которых глаза всегда на мокром месте. Не задумываясь, он подошел к матери и обнял ее. Шейла ненадолго склонила голову на его плечо, потом выпрямилась и отстранилась.

— Картер, я хочу, чтобы ты знал: я никогда тебя не забывала, не переставала любить. Ты и Пейдж всегда будете желанными гостями в моем доме.

Картер в отчаянии стукнул кулаком по бедру.

— Я даже не знаю, где она!

— Не растворилась же она в воздухе. Вот увидишь, она вернется.

Картер возвращался домой в мрачном расположении духа. Шейла права, Пейдж, конечно, вернется рано или поздно, но какое решение она примет? Не утвердится ли она в своем намерении стать матерью-одиночкой?

В субботу Картер стоял на причале, на том самом месте, где впервые увидел Пейдж. Только увидев безлюдный берег, он понял, что втайне надеялся, что Пейдж каким-то чудом снова окажется здесь. Ее не было, зато к берегу подходил «Быстрый». На палубе стоял Эдмунд. Борт катера стукнулся о прибитые к сваям автопокрышки. Картер поймал причальный конец и привязал к металлическому кольцу.

— Здравствуй, Дональд. У меня к тебе просьба: не мог бы ты несколько минут посидеть в моей машине?

— Нет проблем.

Дональд подмигнул и вразвалочку пошел к дороге. Картер запрыгнул на борт. Увидев сына, Эдмунд недовольно произнес:

— Надеюсь, у тебя действительно важное дело. В Блэкмор-холле гости, мы не можем задерживаться.

Картер не стал ходить вокруг да около.

— Я встречался с Шейлой.

Где-то пронзительно закричала чайка. Волны шлепали о причал и о борта катера. В наступившей тишине все звуки были отчетливо слышны.

— Она подписала документ, в котором обещала никогда не возвращаться в Окленд, — наконец с достоинством сказал Эдмунд.

— Ты говорил, что моя мать умерла, а потом сослал меня в пансион!

— Картер, это было сделано для твоего же блага. Она тебя бросила… нас всех, и меня, и тебя, и Стивена. Она повела себя бессердечно.

— Она была молода и поступила необдуманно, возможно, даже глупо, но бессердечной я бы ее не назвал. Кто был бессердечным, так это ты. Ты лгал собственным детям, что их мать умерла.

— Я действовал из лучших побуждений.

— Ты не мог простить Шейле, что она тебя бросила! — вдруг осенило Картера. — В этом все дело?

— Чепуха!

— Вот почему ты устроил фальшивые похороны в Гамильтоне — чтобы сохранить лицо. И не спорь, я знаю, что попал в точку, удивительно, как я раньше не догадался.

Некоторое время Эдмунд молчал, на его лице отражалась борьба противоречивых чувств, потом он заговорил с нетипичной для него горячностью:

— Шейла околдовала меня с первого взгляда, она была такая живая, страстная, свободная… в ней было все, чего не доставало мне. А как она была прекрасна! Едва я ее увидел, как понял, что она должна принадлежать мне, только мне.

Погруженный в воспоминания, Эдмунд, казалось, стал выше ростом, выцветшие глаза засияли ярче.

— Но Шейла слишком свободолюбива, чтобы кому-то принадлежать, — проницательно заметил Картер.

Воистину для него наступил час озарений: он вдруг понял, что Пейдж чем-то похожа на его мать — она такая же свободолюбивая.

— Возможно, ты прав, — сказал Эдмунд. — Я не хотел, чтобы моя жена занималась чем-то, кроме семьи и дома, чтобы она рисовала непонятные картины и ходила в бесформенных хламидах, как это принято у богемы. Мы начали спорить, потом ссориться. Наверное, в одну из этих ссор Шейла меня разлюбила. — Эдмунд помолчал, вспоминая. — Я надеялся, что второй ребенок привяжет ее к дому, но вышло наоборот. Шейла почувствовала себя в ловушке, и у нее возникло отчаянное стремление вырваться, сбежать. И вот однажды, возвращаясь из деловой поездки, я нахожу в спальне вместо жены записку, в которой она пишет, что улетела в Европу. Я был вне себя от ярости. Конечно, моя гордость была задета, если бы правда открылась, надо мной смеялись бы не только враги, но и друзья. Но самое ужасное заключалось в том, что я по-прежнему был от нее без ума. И я сделал вид, что похоронил ее. Мне так было легче. А потом тайком оформил развод и через два года женился на Аманде.

— Ты все еще любишь Шейлу? — мягко спросил Картер.

Эдмунд наконец посмотрел сыну в глаза.

— Не знаю, честно тебе скажу. Наверное, нет, ведь прошло столько лет… Я натворил много такого, чего делать не стоило. Даже тогда я понимал, что поступаю неправильно, но не мог остановиться, я был как одержимый. А расплачиваться за мои ошибки пришлось тебе. Если тебя это хоть немного утешит, знай, что совесть мучает меня уже много лет.

Но у Картера оставалось еще несколько вопросов.

— Ты всегда держал меня на расстоянии, но не Стивена. Почему?

— Неужели не понимаешь? Посмотри на себя в зеркало, ты же точная копия Шейлы, только в мужском варианте.

Кусочки головоломки постепенно складывались в целостную картину. Картер взлохматил пятерней и без того растрепанные ветром волосы.

— Я не брал кольцо.

Эдмунд снова помрачнел.

— Еще одна моя ошибка. На прошлой неделе, когда я втолковал Стивену, что ни при каких обстоятельствах не исключу тебя из завещания, он признался, что ребенком закопал кольцо под старой яблоней. Его уже нашли и отдали ювелиру на реставрацию. Мне следовало догадаться, что ты бы не стал воровать фамильные драгоценности. Прости, Картер.

— Извинения приняты. — У Картера полегчало на душе. — Я рад, что Стивен сознался.

— То, что Стивен стал таким, каков он есть, тоже мое упущение, — вздохнул Эдмунд. — Это я его избаловал.