– Ты защищался, Будда простит, – проговорил невесть откуда взявшийся Цзяньян-гоче, глядя на него снизу вверх.

Они вышли вон из дома. Загорский оторвал от рубашки кусок ткани, карлик туго перетянул ему предплечье, кровь сразу перестала сочиться из раны.

На востоке занималась розовая заря. Скоро проснутся монахи, потом обнаружат тело старухи Бо, а Ганцзалин все еще не найден. Плохо, очень плохо!

– Чем ты их засыпал? – спросил Загорский у карлика.

– Это смесь табака и красного перца, – объяснил Цзяньян-гоче. – Я ведь маленький человек, и на меня часто бросаются собаки. Эта смесь против них. Но на людей, как видите, тоже действует.

Но Загорский его уже не слушал. Брат Кан сказал, что Ганцзалин стал буддой. Что это значит? Что они убили его, а буддой он станет в следующем перерождении? Это вряд ли. И не потому, что Ганцзалину до будды еще не одна жизнь, а потому что разбойники рассчитывали получить за него выкуп. А, значит, не стали бы его убивать. Тогда что, что? Должно быть какое-то очень простое решение, такое же простое, как сам главарь банды брат Кан.

Они шли по монастырю от павильона к павильону. На дворе уже рассвело, и видны были не только павильоны, но и надписи на них. И тут Загорский встал как вкопанный. Табличка прямо перед носом извещала, что они стоят у Зала арха́тов.

Ну конечно, как он сразу не понял! Для простого человека, каким был брат Кан, что будда, что бодхисаттва, что архат[37] – все одно: пробужденный.

Открыть массивный замок не составило Загорскому никакого труда, брат Цзяньян наблюдал за его работой с восхищением.

– Вы подлинный мастер своего дела, – сказал он. – Только настоящий борец со злом может так лихо взламывать замки.

Они вошли в тихий и темный павильон. И действительно, по всему периметру он был заполнен фигурами архатов.

– Ровно пятьсот достойных, – заметил Цзяньян-гоче. – Но зачем мы здесь?

– Отличный вопрос, брат Цзяньян, просто замечательный. Главарь шайки сказал, что Ганцзалин стал пробужденным, в данном случае – архатом. Значит, и искать его надо среди архатов.

Говоря это, Загорский уже шел по залу, вглядываясь в позолоченные статуи. Несмотря на полумрак, найти Ганцзалина оказалось легче легкого. На фоне позолоченного великолепия настоящих архатов он гляделся весьма скромно. Помощник Нестора Васильевича сидел ближе к краю ряда, откинувшись спиной на стену, руки его были связаны, глаза замотаны какой-то тканью, во рту торчал кляп. От Ганцзалина веяло могильным холодом.

– Кажется, не дышит, – скорбно сказал Цзяньян-гоче.

Загорский уже держал помощника за руку, слушал пульс.

– Живой, – сказал он наконец. – Но они опоили его какой-то дрянью.

Нестор Васильевич вытащил изо рта Ганцзалина кляп, разрезал путы на руках и взвалил его себе на плечо.

– А теперь – домой, – проговорил он и вышел на улицу, навстречу утренней заре.

Маневр Загорского удался. Если бы власти вдруг связали смерть старухи Бо и разбойников с проезжим иностранцем, они бы отправились за ним вдогонку вниз по течению, поскольку хозяин джонки сказал об этом старейшине лодочников. Да тот и сам видел, как, не дожидаясь утра, лодка господина Ли стала спускаться вниз по реке. На деле джонка спустилась вниз всего на пару миль, ближе к монастырю Гуйюань. Там она взяла на борт Загорского с Ганцзалином и брата Цзяньяна, после чего отправилась вверх по течению – прямым ходом к Ичану.

Люди, не знавшие особенностей китайского судоходства, сказали бы, что дело они затеяли немыслимое – на лодке подняться против течения на целых триста километров. Однако в их случае был целый ряд тонкостей, которые позволяли надеяться на успех всего предприятия. Дело в том, что джонка имела парус и плоское дно. Последнее означало, что она гораздо меньше погружена в воду, а значит, меньше зависит от течения и больше от посторонних сил – в том числе от ветра, кормового весла и человеческой тяги.

Кормчий обещал им, по крайней мере, пару дней попутного ветра. Так оно и вышло. Свежий мистраль задувал им в паруса, а хозяин Ли, ворочая большим кормовым веслом, добавлял лодке скорости. В результате за первые пару дней они легко прошли полсотни километров, что было совсем неплохо. Однако на третий день ветер прекратился, и сколько ни шевелил своим веслом кормчий, с места они почти не двигались.

– Ну что ж, – сказал Нестор Васильевич, – природа повернулась к нам тылом. Видимо, пришло время задействовать человеческую тягу.

Хозяин Ли, узнав, сколько они готовы заплатить за бурлаков, замахал руками и заявил, что за такие деньги он готов сам тянуть на себе лодку хоть до истоков Янцзы. И тут же, не теряя времени, взялся за дело. Он вытащил откуда-то длиннейшую пеньковую веревку, один конец привязал к носу джонки, другим опоясался, вылез на берег и поволок лодку за собой. И хотя Ганцзалин помогал ему веслом, однако получалось все равно ужасно медленно.

– Эдак мы полгода будем до Ичана добираться, – сказал Загорский. – Нет, это нам не подходит. Нам нужна революция в бурлаческом деле.

Ганцзалин поинтересовался, как же они эту революцию произведут.

– Очень просто, – отвечал Загорский. – Мы впряжем в лодку коней или мулов. Вот увидишь, дело пойдет гораздо быстрее.

Хозяин Ли, услышав об их намерениях, замахал руками еще сильнее и сообщил им, что нанять мулов для лодки до Ичана будет очень дорого, они просто разорятся.

– Сколько же это будет стоить? – полюбопытствовал Загорский.

– Не меньше ляна серебром, – отвечал кормчий.

– Ну, уж такие-то деньги мы как-нибудь наскребем, – отвечал Нестор Васильевич, переглянувшись с Ганцзалином.

Ганцзалин после разбойничьего плена уже окончательно пришел в себя. Он не расспрашивал об обстоятельствах своего освобождения, а Нестор Васильевич речи об этом не заводил. Загорский даже не стал упрекать помощника в вечной неосмотрительности – в конце концов, ясно было, что все злоключения Ганцзалина происходят исключительно от несчастной звезды, под которой он родился. Главное, чтобы везения самого Нестора Васильевича хватало нейтрализовать все эти несчастья – а его пока хватало.

Правда, в этот раз они едва не пропали оба. Но, к счастью, рядом был брат Цзяньян, в решительный момент сказавший свое веское слово. Его присутствие, впрочем, тоже можно было числить по разряду извечных удач Нестора Васильевича.

– Вот видишь, – сказал помощнику Загорский, – а ты не хотел, чтобы он с нами ехал.

– И сейчас не хочу, – пробурчал Ганцзалин, который иногда проявлял поистине ослиное упрямство.

Так они и плыли неторопливо на конной тяге вверх по Янцзы, озирая красоты центрального Китая. Попали они сюда в начале весны, и деревья уже покрывались молодыми зелеными листочками, а на поля выходили крестьяне – сеять чумизу и пшеницу. Поля часто перемежались огромными кладбищами, которые придавали пейзажу какое-то пугающее очарование.