Скривившись в недовольной ухмылке, инквизитор потянулся к суме, висевшей у него на поясе, и в первую очередь выложил на стол флакон со святой водой. Окропив книгу, он демонстративно передал ее кардиналу, а не старому «колдуну-еврею», как успели охарактеризовать Абулафию доносчики. Клаудиус ревностно наблюдал за тем, как Ферроли, склонившись над книгой, аккуратно перелистывал страницы, непрестанно произнося при этом:

— Божественно! Надо же, какая изумительно искусная работа. Ничего подобного я еще не видел.

Внимательно рассмотрев ее, кардинал не нашел в ней ничего предосудительного, что можно было бы хоть как-то увязать с черной магией, за исключением странных символов и знаков, разбросанных по всему тексту.

— Нет, нет, не думаю. Не могу поверить, чтобы в книге с такими прекрасными изображениями ангелов, ветхозаветных праотцов и пророков могли быть записаны какие-то сатанинские заклинания. Да и по словам ваших же монахов, у Йосефа просто ангельская внешность. Я не разделяю вашего мнения, уважаемый Клаудиус.

— Мы допросили свидетелей, чудом оставшихся в живых после жуткой кровавой резни в синагоге. Все они в один голос утверждают, что вызвал демонов именно Йосеф, читая заклинания из этой, как вы выразились, Божественной книги, — сурово сдвинул брови инквизитор.

Подойдя к открытому окну, он прикрикнул на ленивых монахов, чтобы они потуже затягивали веревки на сундуках, и продолжил:

— Хитрость и изворотливость дьявола поистине безгранична. Не так давно я расследовал случай, когда десятилетняя девочка, одержимая демоном, перерезала ночью горло своим старшим братьям и сломала шею отцу, который был лучшим городским кузнецом. Свою мать и сестру она пожалела, так как, видимо, ангелы заступились за них. Утром, когда мы ворвались в дом, девочка как ни в чем не бывало заплетала косы своей младшей сестре и невинным взглядом смотрела на нас. Я направил на нее распятие, и она тут же набросилась на меня, как дикая кошка, успев искусать мне все руки, пока я от нее отбивался. Вот почему я научился не придавать значения внешности, ибо она очень часто бывает обманчивой, — сказал инквизитор, в качестве доказательства показывая свежие следы от укусов на руках.

Абулафия, тем временем, трясущимися от волнения руками взял со стола книгу и начал с благоговейным трепетом рассматривать ее. Он понимал, что держит в руках бесценный фолиант, благодаря которому можно было наяву лицезреть Божественные чудеса. Ребе был уверен в том, что силы Зла ищут книгу и жуткая история, произошедшая в синагоге, может иметь свое продолжение.

Кардинал, делая вид, что внимательно слушает Люпуса, понимал, что для ребе сейчас каждая секунда, проведенная над изучением таинственной книги, значит намного больше одного прожитого дня. Стараясь выиграть для него больше времени, он плавно втягивал Люпуса в обсуждение мельчайших деталей предстоящего похода.

Не дождавшись, пока кардинал закончит высказывать свои сомнения и давать советы, инквизитор в достаточно грубой форме его прервал:

— Каждый должен заниматься своим делом. Пусть кардиналы и священники просят Бога о прощении наших грехов, а я и мои воины будем сражаться за веру Христову, очищая ее от тлетворного влияния Сатаны, раз вы допустили, чтобы вверенных вам овец паствы тысячами увлекали в дьявольские сети.

Поведение Люпуса показалось Ферроли не только несдержанным, но даже и дерзким. Какими бы дружескими ни были его отношения с Папой, это все равно не давало ему права вести себя так грубо с кардиналом, да еще и в присутствии постороннего, поэтому он решил поставить его на место.

— Я просил бы вас не забывать о том, что вы всего лишь простой монах.

Клаудиус знал, что после смерти понтифика именно Ферроли будет самым вероятным кандидатом на трон Ватикана, поэтому из уважения к его сану, немного поостыв, перешел на более спокойный тон:

— Прошу извинить меня, Ваше Высокопреосвященство. В последнее время я немного не в себе из-за произошедшего в синагоге. Однако же сказано в Писании: «Обратит Бог врагов твоих в бегство, и пятеро из вас будут преследовать сто человек, а сто из вас будут преследовать десять тысяч, и падут враги ваши перед вами от меча». Поэтому не всегда численное превосходство воинов решает исход сражения.

Кардинал лишь с сомнением покачал головой и, чтобы не затягивать дольше неловкую ситуацию, перевел взгляд на Абулафию. Пытаясь оторвать его от изучения книги, он немного прокашлялся:

— Я полагаю, уважаемый ребе, что вы уже определились со значением этого странного текста.

Абулафия поднял на Ферроли глаза, наполненные одновременно удивлением и радостью:

— Сефер Разиэль! Значит, Йосеф там действительно был, и его отпустили обратно с миром. Хвала Всевышнему!

— Что вы хотите этим сказать? — решил воспользоваться Люпус рассеянностью старца. Где он был?

— Он стал Баал Шемом,[47] но не по моей воле, а по воле Небес — Йосеф, которого вы обвиняете в связи с дьяволом, теперь новый хозяин Шем ха-Мефораша. Но почему такой ценой? Не понимаю.

Люпус, желая показать, что не зря провел большую часть жизни на Святой земле, пояснил кардиналу, что ребе имел в виду:

— Это очередные еврейские сказки. Они искренне верят в то, что при помощи какого-то выдуманного их древними мудрецами Имени Бога, может произойти наяву чудо. Правда, вся их мудрость только в том и заключалась, что они целыми днями и ночами напролет выискивали в Торе скрытые смыслы, хотя там записано все достаточно ясно и лаконично. Но не тут-то было, им надо все перекрутить по-своему.

— На то они и евреи, чтобы что-то придумывать, — пожав плечами, поддержал его кардинал, желая спустить все на шутку и побыстрее выпроводить Люпуса, который нашел новую жертву в лице старика Абулафии.

Инквизитор рассмеялся и продолжил:

— Раввины даже утверждают, что Моисей на самом деле не убивал египтянина, а просто произнес над ним Имя Бога, и тот сразу упал замертво.

— Надо же такое придумать, — покачивая головой из стороны в сторону, подыгрывал ему Ферроли.

— Евреи настолько убеждены в его могущественной силе, что из-за боязни внезапной кончины первосвященника всегда передают тайну правильного произношения этой белиберды еще одному человеку. Но не кому попало, а только, если тот соответствует целому ряду строгих требований, чтобы он случайно не воспользовался силой этого Имени и не убил в гневе того, кто его разозлит, — прыснув от смеха, съязвил Клаудиус.

— Может, и нам что-то подобное придумать, чтобы держать в страхе сарацинов. Прошептал что-то там себе под нос, и они сами убегут в свою пустыню обратно, — улыбнулся кардинал.

— Мало того, оказывается, первосвященник имел право произносить Шем ха-Мефораш всего лишь один раз в году в ночь на Йом-Кипур — день отпущения грехов. В храмовом дворе невозможно было пошевелиться от количества собравшегося в нем народа, и когда он произносил его, люди падали на землю и всем хватало места, словно стены растягивались как тесто.