Станислав понял, что его сейчас забьют до полусмерти, и поднял руки.

– Все!

– Еще слово, убью! – пригрозил прапорщик. – Лицом к стене!

Дальше идти не пришлось. Оказывается, они уже прибыли к месту. Надзиратель открыл тяжелую железную дверь, а конвоир втолкнул присмиревшего Станислава в открытую камеру. Дверь тут же захлопнулась – как будто стоявшие по другую сторону люди боялись, что он попытается вырваться обратно.

Ничего страшного Казимиров перед собой не увидел. Обычная камера, оклеенная дешевыми обоями, четыре кушетки с мягкими матрацами, полированный стол, во главе которого восседал наголо бритый мужик лет сорока – с длинным лошадиным лицом и волчьими глазами. Он скалился, молча глядя на вошедшего, золотая фикса тускло отражала свет висящей под потолком лампы. Рядом с ним еще один такой же бывалый и примерно того же возраста уголовник, но, как показалось Станиславу, рангом пониже. И тот и другой не отличались мощью телосложения. Невысокие, худощавые, если не сказать, тщедушные. И оба в какой-то степени ущербные – у одного уродливый шрам от уха до подбородка, у другого плохо вставленный стеклянный глаз. Зато сидевшие с ними рядом парни производили более сильное впечатление. Один был такого же примерно сложения, как незабываемый Ломага, с которым Станиславу приходилось иметь дело в общей камере. Такой же здоровенный и крепко накачанный. А второй… Второй был самим Ломагой. Он смотрел на Станислава как Отелло на Дездемону перед тем, как ее задушить.

– Знаешь, куда тебя привели? – нехорошо усмехнулся одноглазый.

– Нет, – мотнул головой Станислав.

– На правилку тебя привели… Сам Чиркач тебя позвал…

Казимиров слышал про Чиркача, знал, кто это такой, поэтому ему стало не по себе. Но присутствие духа он все же сохранил. Нельзя бояться в такой ситуации, нельзя показывать страх – заклюют.

– Позвал, – снова блеснув фиксой, кивнул Чиркач.

И гущу кофейную разводить не надо, и без того было ясно, кто восседал во главе стола.

– Плохо себя ведешь, фраер куражный, потому и позвал… Вот, братва тебе предъяву шлет.

Вор многозначительно перевел взгляд на Ломагу.

– А в чем моя вина? – спросил Станислав и угрожающе крутанул шеей, словно пытаясь вставить на место позвонки.

Удивительное дело, чем больше воры нагнетали жути, тем меньше он их боялся.

– В том, что много на себя берешь. А кто ты такой, чтобы много на себя брать? – зло усмехнулся Чиркач.

– Да он такой, – язвительно ухмыльнулся Ломага. – Он у пса пробовал. Потому и крутой.

– Зачем он так? – с упреком и осуждением посмотрел на законника Станислав. – Он же знает, что ни у кого я не пробовал…

– Но ты же сам сказал, – презрительно хмыкнул Чиркач.

– Разговор про аспирин был. Глупый разговор, глупые выводы…

– Хочешь сказать, что наш брат – глупый?

Станислав понял, что его снова разводят на словах.

– Зачем говорить? Он и сам это знает…

– Это наезд! – возмущенно вытянулся в лице Ломага. – Я же говорю, он на всю голову отмороженный…

– А ты ко мне не лезь, я тебя и трогать не буду, – озлобленно посмотрел на него Казимиров.

– Не, ну ты борзый! – вскочил со своего места амбал.

И его напарник также сделал движение, чтобы подняться, но вор осадил его взглядом. Но самого Ломагу он останавливать не стал. А тот вышел из-за стола, откуда-то из рукава вывалился в ладонь кнопочный нож, с грозным щелчком выскочило из своего гнезда остро заточенное лезвие.

– Сейчас фильтр в тебя врежу. Фильтр для базара!

Он не торопился нападать. Всматривался в Станислава, словно гипнотизируя его. Такое ощущение, будто он ждал, когда тот упадет перед ним на колени и начнет молить о пощаде. Но ничуть не бывало.

– Я так и не понял, что я сделал, – мотнул головой Станислав.

Он твердо стоял на ногах в готовности отразить нападение. Более того, он едва сдерживал себя, чтобы первым не броситься на Ломагу.

– Это уже неважно, – донесся до него голос Чиркача. – Но мы об этом поговорим, если жив останешься…

– Останусь.

– Это мы еще посмотрим!

Раскачиваясь на ногах, Ломага перебросил нож из правой руки в левую, затем вернул его на место. И снова нож оказался в левой руке. Станислав подумал, что Ломага и в этот раз перебросит его обратно – ведь справа бить сподручней. Но в том то и заключалась хитрость нападающего. Вместо того чтобы вернуть нож в правую руку, Ломага резко бросился на Станислава, и если бы тот не успел отойти на шаг, острое лезвие вспороло бы ему горло.

Но Станислав успел отпрянуть, а тут же последовавший второй удар сумел блокировать. Не зря он в свое время занимался борьбой, не зря держал себя в форме. Он заставил противника пожалеть о собственной глупости. Он применил запрещенный прием, и острая боль в сломанной кости швырнула Ломагу на пол и там уже скрутила в бараний рог.

– Поговорим? – обращаясь к Чикарчу, спросил Станислав.

Но тот, испугавшись, махнул рукой. По этому знаку с цепи сорвался второй воровской цербер. Но момент был уже упущен. Если бы амбалы набросились на него сразу, шансов у него почти не было бы. Но разобраться с каждым по очереди он мог вполне.

Казимиров не стал увертываться от удара, напротив, резко пошел на сближение с противником, плечами раздвигая его руки. Встречный толчок оказался настолько сильным, что амбал не смог удержаться на ногах. Он находился в падении, когда Станислав поймал его шею в захват. Душить он его не стал, но сжал так, что качок лишился чувств.

Но к этому времени оправился от боли Ломага. И даже попытался атаковать противника. Но Станислав не позволил ему подняться во весь рост. Руками обхватил его за голову, рывком рванул ее на себя, поднимая навстречу колену. Мощный удар в лицо снова вышиб из Ломаги сознание.

– А теперь поговорим!

Станислав грозно надвинулся на воров, руками оперся об их стол. Но тут же отскочил назад и в сторону. Он интуитивно ощутил опасность, и это спасло ему жизнь. Приспешник Чиркача ударил его ножом. Удар молниеносно-быстрый и, если бы не прыть Станислава, мог бы оказаться точным.

Казимиров справился и с этим противником. Поймал летящую в него руку, сломал ее, а вора поймал за его тщедушную шею. И принялся душить его с такой легкостью, как будто это был жалкий курчонок.

Блатной бился и хрипел в его смертельных объятиях, и тем самым наводил еще больший страх на Чиркача.

– Много беру на себя, говоришь? – бросая на пол обмякшее тело, озлобленно спросил у него Станислав.

– Ты за это ответишь! – зашипел на него вор.

Но это было шипение гадюки, зажатой в крепкой руке опытного змеелова. Он не мог кусаться, он мог сейчас только угрожать.