Левый глаз предательски задёргался. Пришлось прикрыть веки.

Хасанбек устало опустился на овечью кошму, заботливо расстеленную телохранителями. Потом лёг на спину. Его взор устремился ввысь. Туда, где в узкой полоске между ветвей деревьев, как по причудливой и недоступной голубой речке, плыли облака. Чем-то они напоминали лебедей, чем-то барашков. А ветки махали и махали им вслед…

Он только сейчас вспомнил, что не сказал Аль Эксею о потерях, которые всё-таки случились среди его гвардейцев. Именно там и тогда – уже после обследования логова демонов. Когда они шли спешным маршем назад, Мунтэй, тысячник второй тысячи, доложил: пропали пятеро гвардейцев из его подразделения. Пропали, как под землю канули! Причём, последний раз их видели внутри логова, в одном из боковых коридоров. Тел их не обнаружили. И самовольно покинуть орду они бы также не посмели. Да и куда бежать, даже если бы…

«Почему не сказал? Забыл просто, за всей этой суматохой и расспросами, где да как именно обнаружили карту?! Да и не стоит забивать голову Аль Эксея такими мелочами. Сам разберётся темник со своими воинами. Сам».

И всё же, нет-нет, да и наплывали на Хасанбека нехорошие предчувствия. Не пропадают просто так и бесследно лучшие воины орды. Эх, карта, карта! Всё-таки не даром она досталась…

Давным-давно говорила мать Хасану: «Не радуйся шумно… не радуйся долго… носи в себе, пусть она поселится в тебе, эта радость, и светится изнутри. Но не привлекай внимание Вечного Синего Неба… Иначе оно тут же обменяет твою радость на горе!»

Запомнил на всю жизнь Хасанбек эти слова матери. Верил с тех пор, что в любой радости, как в колыбели, до поры до времени спит убаюканный младенец – горе-напасть. И не стоит до срока будить его излишним шумом. Вот и сейчас…

Карта, карта! Этот кусок неведомой ткани, испещрённый затейливыми знаками, указывающими расположение чужих земель. Темник видел, как шумно ликовал Юджин-бек, ещё один пятнистый воин, которого Аль Эксей снарядил вместе с Чёрным туменом. Хотел было Хасанбек тогда возразить, но шевельнулся внутри него белый зверь и всё понял темник без слов: не шпиона с ним посылал его анда, а настоящего друга и большого воина – в помощь Хасанбеку и общему делу. Уж больно радовался Юджин-бек находке. Не нужно бы столь шумно…

«Не привлекай без нужды внимание Вечного Синего Неба, иначе оно…»

Небо, впитанное глазами Хасанбека, уже давно проникло внутрь. Оно смотрело на него отовсюду. Караулило каждое его слово, каждое движение, наблюдая их зарождение. Небо провожало взглядом каждый шаг человека по земле. И мнился темнику этот взгляд – неощутимые, но неотступные глаза сквозь щёлочку между тяжелыми, прикрытыми на время веками…

Недобрый прищур небес.

Скорее всего, её выкладывали из диковинных древних кирпичей; камнями это не было. Огромная. Неохватная взором даже в диаметре, что уж говорить о высоте! По её внешней стене вилась серпантином полого закрученная лестница. Что находилось там, в толще, за массивной кирпичной кладкой – оставалось придумывать. И произвольно расположенные проёмы, не бывшие ни окнами, ни бойницами, только поощряли полёт фантазии. Но даже мысль не долетала до самого верха.

Я часто видел эту башню в детстве.

Убегал в потайную дверь сна. И с каждым новым сном подходил к ней всё ближе и ближе. Она возвышалась над неведомым городом настолько, что стены и здания его казались незначительными, почти ничтожными. Эта невероятная разница масштабов уплощала город, делала похожим на пустошь.

Башня каждый раз представлялась мне разной, но я необъяснимо догадывался: ОНА. Башня до небес. Я подолгу стоял, запрокидывал голову и любовался громадиной, уходившей ввысь и терявшейся в облаках.

Ощущения муравья у подножия гигантской корабельной сосны. Мне до одури хотелось карабкаться по стволу вверх и только вверх – туда, где ветви кроны раздвигают небо и качают-баюкают притихшую луну. Тянуло, словно луна была мощным магнитом. И всё же что-то удерживало…

С годами я стал видеть её реже и не так отчётливо. Кирпичная кладка расплывалась в смазанный коричневый фон, лестницы – в неровные опоясывающие линии. Впрочем, это уже было неважно – я и без того знал, что башня существует. И стал жить с этим дерзким знанием.

Пускай я всё хуже видел саму башню, но зато, как мне казалось, стал слышать голоса строителей, долетавшие оттуда – из поднебесья. С каждым разом они становились всё громче, словно зодчие ссорились и спорили до хрипоты. И мнилось, от их ругани – на стене башни в самых разных местах появлялись трещины, ползли в разные стороны, словно живые. И небо всё больше хмурилось, пряча солнце. И всё явственней смеркалось, вечерело, несмотря на нереальность снов.

Каково же было моё удивление, когда в девятнадцать лет от роду в мои руки попала Библия. На её страницах, среди прочего, нашлось место и для моей башни – там её величали Вавилонской! И ещё там всё было растолковано. В том числе – что ожидает тех, кому до срока тесно на земле. А уж тем более тех, кто без пропуска ломится в небесные врата.

Уже став взрослым циником – других в спецназе вряд ли сыщешь – я неожиданно начал восхищаться не запредельным стремлением ввысь, и не вызовом, брошенным строителями.

«Вот-вот… безбашенными строителями, мечтавшими обрести свою башню», – непременно схохмил бы Антил, но его тогда попросту не существовало в природе. Я ещё был цельным внутри и не спорил сам с собой.

Восхищался же я совершенно иным. Контрмерами, предпринятыми противоположной стороной. Ведь, по сути – это было одной из первых специальных операций. Классика моего «жанра»! Случай, не попавший в учебный конспект только по рассеянности моих наставников.

Чем не спецоперация?! Одним неочевидным, неброским действием второго плана поставить крест на чьих-то потугах победить.

Задумка была простой, как всё гениальное. Это место в Писании (Бытие, 6–9) я помнил дословно. Оно даже звучало внутри меня со специфическим церковным причитанием.

«И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать… Сойдём же, и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого… И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город… Посему дано ему имя: Вавилон; ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле».

Имя ему – Вавилон.

Когда мне исполнилось девятнадцать, я наконец-то узнал название снившегося мне города, казавшегося пустырём в сравнении с башней.

Знать бы тогда, что сам в одночасье окажусь в открытом безграничном пространстве, на незримой кирпичной кладке. Между Землёй и краешком Чужого Неба. В компании таких же строителей. С одной лишь разницей: с той стороны нам противостоят не боги, а в лучшем случае – их недобросовестные посредники. Да и мы не рвались к запретному небу, а всего лишь пытались дотянуться до инопланетных нелюдей, возомнивших себя богами.