записи, которая была сделана якобы скрытно, все эти детали прекрасно смазывало. Фильм вышел отличный несмотря ни на что. И даже нашёлся герой, который рискуя своей жизнью, сделал эту запись. Мальчик Педро тринадцати лет, у которого была любительская отцовская камера.

Откуда у нищего пацана в каком-то засраном селе такая дорогая игрушка, тоже никто особо не задумывался. Наивные 60-е! Как я вас люблю!

Люди ужасались тому, с каким цинизмом и жестокостью действовала американская армия, и сочувствовали кубинцам, которые стойко сражались за свою свободу, боролись с захватчиками и защищали, мстили наглым врагам.

А мальчик Педро в конце фильма героически «погиб» от пули американского солдата. Наши парни не успели спасти деревню и юного героя, они прибыли слишком поздно. Но они сумели победить и отомстить врагу, вторгшемуся на наш красивый, гостеприимный остров.

Это была официальная легенда и самая последняя сцена нашего короткого фильма. Кубинский солдат склоняется над погибшим героем, берёт из его, ещё не успевших остыть, рук камеру, прикрывает глаза парнишке, отдаёт его телу воинскую честь и обещает отомстить за него, «не замечая», что камера всё ещё пишет и запечатляет этот тяжёлый, но торжественный момент солдатской клятвы.

Эту сцену нам пришлось переснимать раз семь. Сраный «тринадцатилетний Педро», никак не мог нормально притвориться мёртвым. Он то дышал в кадре, то моргал, то чесал нос, то ворочался. С этой сценой мы мучились дольше всего, и я думал, что здоровый Мигель, исполнявший роль в финальной сцене (на его фоне «Педро» действительно казался ребёнком), и правда пришибёт «мальца» для достоверности.

Но это того стоило. Сцена вышла до боли траурная и жалостливая — наши женщины рыдали, пересматривая этот момент раз за разом. А бойцы, участвующие в этом балагане, лишь посмеивались себе в бороды, вызывая недоумённые взгляды и гнев женщин на себя. Хотя, им это прощали — парни сегодня были героями.

Не удивлюсь, если после всего этого, Мигелю воздвигнут памятник… А может и не один. Чёрно-белое фото Мигеля, держащего на руках мёртвое тощее тельце «Педро», было на всех первых страницах газет, а заголовки пестрели и соревновались в красноречии и остроумии.

«Наглое и вероломное вторжение США на Кубу!»

«Что себе позволяет Вашингтон?!»

«Америка — оплот терроризма!»

«Кеннеди — не добрый и пушистый малый?!»

«Кто стоит за планом операции порабощения Кубы?!»

«Неужели, гибель и угнетение мирных людей останется безнаказанным?»

«США развязывает новую войну? Что на это ответит Союз?»

«Что такого происходит на Кубе, что правительству США потребовалась масштабная военная экспансия?! Может, там прячут золото нацистов?»

Действия США по отношении Кубы и её законного правителя Кастро, вызвал значительный резонанс в международном масштабе. В Каире, Джакарте, Рио-де-Жанейро и Лиме демонстранты предприняли попытки штурмовать дипломатические миссии США. На внеочередном срочном заседании ООН представители 40 стран осудили агрессию США против Кубы. Правительство СССР осудило вооружённое вторжение и направило США ноту протеста с призывом принять меры к прекращению агрессии против Кубы. Весь мир был на нашей стороне…

* * *

Жаклин, как и Ли, я отпустил ещё сегодня утром. Больше они мне были не нужны. И если первая улетела без проблем, то блондинка увязалась за мной как хвост, и выпросила разрешение побыть у нас ещё дня три… Ну, я был не против, тем более, что-то такое снова ощущал в своей крови, что-то такое настойчиво требовало выхода и разрядки, для чего мне могла понадобиться раскрепощённая и симпатичная блондинка.

А вечером мне позвонил Джон… И у меня состоялся долгий разговор с самим Мистером «Пи», мистером президентом америки. Ух! Я уже и забыл, как это утомительно. Сначала долгие ритуальные расшаркивания, прощупывание почвы, и только потом осторожные переговоры. Осторожные слова, которые точно ничего не значили, а лишь намекали. И конечно, он ни в чём не сознавался, а только обещал разобраться, помочь, и наказать виновных.

— Как насчёт небольшой компенсации, Джон? — Не выдержал и прямо спросил я.

— О какой сумме речь? — Осторожно поинтересовался президент.

Он боялся дать слишком много, чтобы его не обвинили в бессмысленной растрате денег американских налогоплательщиков, но и не мог дать откровенно мало — его бы не поняли ни партнёры, ни симпатизирующие нам американцы, ни дружественные страны. Нужно было найти золотую середину. А я прекрасно помнил, сколько он дал в моей прошлой жизни — пятьдесят миллионов, и не собирался просить… требовать меньше. Ведь в этот раз ситуация для него выглядит откровенно хуже.

— Я ничего не знал. Я ничего такого не санкционировал. Это сраное ЦРУ… — Немного сорвался Джон, но тут же взял себя в руки. — Будут чистки, уверяю, Фидель…

Я вот ни капли тебе не верю, Джонни. Ты будешь сидеть смирно и тихо, потому как если вздумаешь рыпнуться, тебе просто пустят пулю в лоб, как пустили в 63-м. Но тогда у тебя уже была кое-какая власть, а сейчас у тебя прав вообще нет. Никаких! Против конторы ты ещё не пойдешь, хотя, кое-какие рычаги давления на директора у тебя появились из-за их промашки.

— Триста миллионов, Джон. И то, только из уважения к тебе и надежде на то, что ты найдёшь виновных. Да и твоя жена очень хорошо отзывалась о тебе и просила…

— Моя жена?

— Да, она так громко кричала…

— Кричала? — В голосе Джона прорезались истеричные нотки.

— Да, во время наших переговоров. Кричала и требовала, чтобы я прислушался к голосу разума. Жаклин уверяла, что ты точно не мог быть замешан в этом дерьме.

— Хм… Но даже её разумные доводы не заставили тебя снизить сумму до разумных пределов? — Немного успокоился мой оппонент.

— Джон, поверь! Она очень сильно просила! Очень! Я слышал каждое её слово и прислушался к ней… Но три стёртых с лица земли аэропорта, — принялся врать я, — двадцать пять уничтоженных самолёта, пятьдесят единиц наземной техники, три сожжённых дотла города и тысяча покалеченных человеческих жизней… Сколько по-твоему это должно стоить?

Американцы всё любят мерить в деньгах. Это так… по-американски.

— Мне доложили, что вы захватили две баржи с новенькой военной техникой…

— Это военный трофей. Законный… Хорошо! — Легко сдался я. — Сколько?

Недолгое молчание и уверенный ответ:

— Двадцать миллионов…

— Я согласен! — Снова легко согласился я. — Двадцать — так двадцать.

— Правда? — В голосе Джона была слышна растерянность и неуверенность.

— Да. На эти деньги мы построим новенькую детскую больницу в Гаване… — Я ненадолго задумался, словно что-то подсчитывая, и продолжил: — Половину больницу. А вторую половину достроим чуть позже, когда у нас появятся лишние деньги. Но с открытием затягивать не будем.