Патерсон очень понравилась Рэнд. Вскоре Айн стала посещать организуемые ею встречи, проходившие по вечерам понедельников в темном закутке на одиннадцатом этаже здания Tribune. Там собирались литераторы, политические обозреватели и ученые. В число посетителей этих собраний входили такие люди, как Сэм Уэллес из журнала Time и Джон Чемберлен из Fortune. Обычно главной целью этих встреч являлась вычитка еженедельного выпуска книжного обозрения перед тем, как он уходил в печать. В промежутках между чтениями велись дискуссии, затрагивавшие самые разные темы: от садоводства до капиталистической экономики и Статей Конфедерации[7]. Участники считали эти встречи чем-то вроде консервативного круглого стола.

Общаясь со своими знакомыми из политических и профессиональных кругов, Рэнд обычно держала дистанцию – но когда Патерсон пригласила ее погостить в своем сельском доме, расположенном в пригороде Коннектикута Риджфилде, Айн с радостью согласилась. Позднее, после того, как женщины поссорились, она отмечала, что со стороны Изабель было невежливо пригласить только ее одну, без Фрэнка. Обе будучи «совами», дамы просиживали ночи до утра, увлеченно беседуя о политике и философии. Патерсон была хорошо осведомлена в вопросах американской истории и экономических теорий свободного рынка. Ее менее начитанная гостья была в восторге от широкого кругозора Изабель. Она была очарована тем, как старшая собеседница разъясняла ей тонкости судебных процессов и ее рассказом о мерах, которые отцы-основатели приняли для того, чтобы защитить меньшинства от угроз со стороны большинства. У Патерсон была собственная теория, объяснявшая принцип действия капиталистической модели экономики. Она представляла себе ее как расширяющуюся энергетическую цепь, генератором которой является человек, производящий то, что он умеет делать лучше всего и торгующий с другими людьми, занимающимися тем же самым. Деньги, таким образом, представляют собой сигнальную систему, которая позволяет людям транслировать свои желания в окружающий мир и расширять цепочку. Многое из того, чему Рэнд научилась у Патерсон, нашло отражение в ее эссе и последних двух третях романа «Источник». Использование энергетических цепей, моторов и электроэнергии в качестве метафор для описания человеческих действий и достижений, стало одной из отличительных особенностей романа «Атлант расправил плечи».

Патерсон тоже училась у Рэнд – хотя споры о том, чему именно и в какой степени, ведутся до сих пор. В одной из первых дискуссий они обсуждали, насколько далеко можно расширить нравственные границы созданной Рэнд философии антиальтруизма или эгоизма. Патерсон спросила у младшей собеседницы, что та думает о загадке из романа Джеймса Босуэлла «Жизнь Сэмюэля Джонсона». Загадка звучит следующим образом: представьте, что вы находитесь в каменной башне, с новорожденным младенцем на руках – но только один из вас может покинуть ее живым. Чью жизнь вы спасете – свою или младенца? Рэнд шокировала Патерсон, мгновенно заявив, что она, скорее всего, оставит ребенка умирать.

«Но разве это нравственно? – воскликнула Патерсон. – Разве люди не облечены моральным обязательством заботиться о младших?»

«Нет», – сказала Рэнд. Она так не считала – хотя и признавала, что ее решение могло бы быть иным, будь это ее собственный ребенок. Когда Паттерсон сказала, что такое отношение может свидетельствовать о развращенности, Рэнд заявила: «Хорошо, значит я развращенная». На этом их дискуссия закончилась – но позже Патерсон вновь подняла эту тему, на этот раз поинтересовавшись, как Рэнд поступила бы, если ребенок был ее собственным. Айн ответила, что она, все же, предпочла бы спастись самой – потому что без матери, которая будет кормить и опекать младенца, тот все равно погибнет. Такую логику Патерсон нашла убедительной. Позднее Рэнд заявляла, что в процессе этих бесед она сумела обратить Патерсон из глубоко укоренившейся в ее сознании этики светского христианства в мораль анти-альтрузима. Патерсон же утверждала, что она всегда была верна ценностям просвещенного эгоизма.

«Источник» все еще не был закончен – но после расставания с «Уилки-клубом» Рэнд успела написать довольно много. В конце 1940 (по другим сведениям – в начале 1941) она сочинила гневное открытое письмо, адресованное консерваторам, которые, по ее мнению, сидели, сложа руки, и которых она надеялась убедить присоединиться к кампании, затеянной ею вместе с Чейнингом Поллоком. Рэнд назвала его “То All Innocent Fifth Columnists” («Всем невиновным участникам пятой колонны»). Если консерваторы не предпримут незамедлительных шагов, чтобы противостоять военной или социалистской пропаганде Рузвельта и остановить расширение его полномочий в исполнительной власти, – писала Рэнд, – тогда на них, как и на Уилки, ляжет бремя вины за установление в Америке тоталитарной диктатуры. «На таких, как вы, держатся царства Гитлера и Сталина», – добавляла она. Письмо получилось слишком желчным, чтобы быть использованным как эффективный инструмент вербовки, и отправилось в стол.

Также она написала пьесу «Подумай дважды», которая была создана в течение трех январских недель 1941. Действие этой продуманной, лихо закрученной детективной истории, разворачивается в загородном особняке всемирно известного филантропа, во время вечеринки по случаю Дня независимости. Его гости, каждый из которых имеет свою выгоду от его щедрот, ненавидят этого человека за ту власть, что он имеет над их жизнями. Один из них, спрятавшись в кустах, стреляет и убивает хозяина вечеринки. Для расследования убийства прибывает местный детектив. Но преступник – которым является компаньон убитого по бизнесу, талантливый физик – спланировал идеальное убийство. Он обставил ситуацию таким образом, чтобы все доказательства указывали на него настолько очевидно, что детектив просто не смог бы поверить в виновность этого человека. Мотив физика, побудивший его на убийство, таков: предотвратить появление в мире, полном безумных диктаторов, могущественного оружия, способного уничтожить землю (разработку такого оружия финансирует знаменитый «альтруист»), Рэнд стремилась подчеркнуть дурные намерения и ужасающие последствия деятельности таких исповедующих вторичные ценности гуманитариев, каким ей виделся Рузвельт – но в то же время в характере убитого персонажа воплотились черты ее матери, которая допускала в общении со старшей дочерью проявления психологического садизма (например, однажды отдала любимые игрушки Алисы в детский приют). Также работа над пьесой вновь подогрела ее интерес к научной фантастике. «Вы будете смеяться, насколько пророческой оказалась моя работа, – отмечает она в частной переписке 1948 года. – Я ничего не знала об атомной бомбе, когда писала эту пьесу».