Грин явно лгал, но его ложь никто не проверил. Мало того, офицеры Полевого штаба пустились в споры. Упомянули и Скобелева: дескать, виноват, редут взял, да не тот, который следовало брать по диспозиции, и никто не упомянул о том, что вот уже в течение трех суток отряд Скобелева не выходит из боев.

После сообщения Грина у всех опустились руки. Пусть Скобелев был далеко. Но ведь Гривицкий редут был под носом, однако сведения о его взятии поступили слишком поздно, когда уже было принято решение о прекращении штурма и отводе войск. Растерянность командования полнейшая, иначе нельзя объяснить тот факт, что Скобелеву не была оказана так необходимая ему помощь.

Когда в штабе говорили о второстепенном значении взятых Скобелевым редутов, генералы и не подозревали, что в то же самое время разговор о них шел и в лагере турок. Осман-паша собирал силы, перебрасывал их с других участков на свой правый фланг, давая оценку значимости взятых русскими редутов, совершенно противоположную оценке русских. Ему невероятными усилиями удалось унять панику, охватившую Плевненский гарнизон. Турецкие солдаты изнемогали от утомления, они дрались с утра, им нечего было есть, к тому же доставать воду приходилось с большими затруднениями, так как источник находился между укреплениями и позициями, занятыми неприятелем. Не удивительно поэтому, что их дух был несколько поколеблен.

Не лучше, чем у противника, обстояли дела и в отряде Скобелева. Полки потеряли почти треть своих составов, в некоторых батальонах не осталось ни одного офицера, и поэтому Скобелев, воспользовавшись небольшой паузой, наскоро объединил разрозненные подразделения, иногда отдавая их под начало первым попавшимся офицерам. Люди сильно устали, многие не смыкали глаз по две-три ночи подряд. Высились горы трупов, доносился стон раненых, боеприпасы оказались на исходе. Укрепления, взятые отрядом Скобелева, не имели прикрытия с тыла, и поэтому сразу же, заняв их, солдаты принялись устраивать бруствер, материалами для создания которого служили дерн с укреплений, доски и даже трупы. Несмотря на усталость и голод, солдаты понимали, что необходимо окопаться, и не жалели для этого сил. Они рыли или, вернее, ковыряли землю штыками, тесаками, скоблили манерками, выгребали руками, только бы как-нибудь прикрыться от огня с трех сторон. Недостаток шанцевого инструмента сказывался не только в отряде Скобелева. Это был больной вопрос всей русской армии. И все же солдатам удалось возвести нечто похожее на укрытие, докончить строительство которого им не дали турки, предпринявшие в надвигавшейся темноте еще одну попытку отбить Скобелевские редуты – так их теперь стали называть.

Собрав оставшиеся силы, Осман-паша двинул их на защитников редутов. Подхлестываемые плетками офицеров, турки бросились в первую контратаку. Весь редут окутался густыми тучами порохового дыма. Крики «Алла!» уже рядом, но следует залп, другой – ряды наступающих, словно споткнувшись о невидимую преграду, остановились, затем попятились назад и, развернувшись, бросились в обратную сторону, сопровождаемые огнем и ликующим «Ура!». Уже стемнело, когда турки предприняли еще одну атаку. Пользуясь прикрытием траншеи, ведущей от не занятого русскими редута, они дошли до него и обрушились на малочисленных защитников. Отбивались штыками. Турки, словно саранча, облепили все скаты, их победа совсем близка. Защитники отбивались с одной мыслью – подороже продать свои, казалось, обреченные жизни. Турки теснили, но вдруг могучее «Ура-а-а!» огласило ночную мглу – это свежие силы двух батальонов, приведенных Скобелевым, вступили в бой. Турки, не ожидавшие такого поворота событий, на мгновение растерялись, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы заставить их повернуть вспять. Бежали они в полной панике, бросая оружие, не преследуемые русскими. В эту ночь турки больше не пытались возвратить редуты и ограничились лишь постоянным их обстрелом. С приходом двух батальонов (последнее, что осталось из резерва у Имеретинского) сложилось определенное равновесие сил. Скобелев понимал, что дальнейшее развитие боя зависит от того, какая из сторон быстрее подведет резервы.

Ночью в отряд Скобелева прибыл из главной квартиры полковник Орлов, которому Скобелев объяснил положение дел и просил как можно скорее прислать подкрепление, теперь уже с заботой не столько о развитии успеха, а для того, чтобы удержать занятые с таким трудом неприятельские редуты. Вся ночь прошла у Скобелева в незримом сражении с глупостью и интриганством высшего командования, и в частности, с П. Д. Зотовым.

Утром 31 августа Скобелев получил копию с депеши Зотова князю Имеретинскому. Зотов практиковал такой способ доставки приказаний от подчиненного к начальнику, что значительно «ускоряло» их получение. Депеша гласила: «По приказанию Главнокомандующего предписываю Вам и ген. Скобелеву укрепиться и держаться на ныне занимаемых позициях впредь до особого приказания. Подкреплений не ждите, их у меня нет. Ожидаю точных сведений о потерях 30 августа». Как записал в своих воспоминаниях Д. А. Скалой, Зотов из зависти к конкуренту приказал ни в коем случае не поддерживать Скобелева.

Тревога овладела Скобелевым. Он мерил шагами пригорок, а в руке сжимал скомканную депешу от Зотова. «Черт знает что такое. Пишут, что нет подкреплений, а между тем я видел у них целые колонны, ничего не делающие. Хоть бы произвели демонстрацию и отвлекли от нас часть неприятельских сил, ведь нам приходится бороться чуть ли не со всей армией Осман-паши, – говорил он, волнуясь, Куропаткину. – Если бы мне теперь одну свежую бригаду...»

И такой бригадой наверняка могла быть бригада из 4-го корпуса генерала Крылова, находившегося недалеко на восточной стороне Тученицкого оврага.

Скобелев, всегда умело пользовавшийся различными приемами для поднятия духа войск, посылает в редуты своего ординарца Дукмасова с депешей, полученной от Зотова. Что это, ошибка? Ведь ни о каких радужных надеждах о высылке подкреплений в ней и речи не было. По мысли Дукмасова, эта телеграмма должна произвести удручающее впечатление на героических защитников редутов. Но после зачтения текста ординарец в ответ услышал: «Ну что ж, будем рассчитывать на свои силы, продадим подороже свои жизни». А лица говоривших были суровы, и решительные взгляды подтверждали, что именно так и будет.

Читатель, вероятно, не забыл, что сражение «открыл» банкет в честь тезоименитства государя. Кто и сколько в тот день выпил – осталось вне документов и мемуаров. Но неужели хмель так сильно задурманил начальственные головы, что в них даже не промелькнула мысль оказать помощь Скобелеву? Кто-то из генералов все-таки подал голос, но главнокомандующий так шикнул на него, что более никто не пытался возобновить разговор о поддержке левофлангового отряда. А между тем в полосе его действий режущая слух канонада не стихала целый день. Не прекратилась она и с наступлением темноты. Государь проявил беспокойство. «А не послать ли луда, – указал он в сторону Тученицкого оврага, – подкрепление?» Непокойчицкий тут же нашелся: «Ваше Величество, было бы рискованно ослабить главный резерв, и если Скобелев будет разбит, то это не так важно, лишь бы главная атака была отражена». О какой атаке могла идти речь, когда Осман-паша, обеспокоенный взятием трех мощных редутов, полагал, что русские на следующий день возобновят штурм?