Следует знать и то, что сей благополучный, безмятежный приход служит пристанищем задир, ловцов, лихоимцев, кои все проходят под общим именем мошенников. Тут вы найдете всевозможных потаскух, продажных женщин, гулящих, шлюх, обманщиц, и все они подобны отхожим, выгребным ямам, навозным кучам, нечистоте, дерму и горам пакости, о коей и говорить совестно. Шлюхи с Ретклиффской дороги пропахли парусиною, от них несет трескою, что есть следствие постоянного их сообщения со штанами моряков. Среди сих гиблых мест имеются и протчие нещастные особы, все суть прискорбные примеры возмездия. И ничего нет странного (как полагают некоторые) в том, что они околачиваются в одних и тех же частях города и преступлений своих не оставят, покуда их не схватят, ибо улицы сии представляют собою их театр. Кража, торговля своим телом и убивство выглядывают из самых окон их душ; лганье, лжесвидетельство, мошенничество, бесстыдство и нищета оттиснуты на самых их лицах, видныя и теперь, когда они проходят в тени моей церкви.

В сем мире разврата я едва не позабыл о пристанище мужеложцев рядом с большой дорогой, где серьезные господа рядятся в женское платье да мажут и раскрашивают себе лица. Помимо женского обличья, принимают они и язык женской, сиречь: Бога ради, помилуйте, дамы, стоит ли обращаться со мною, женщиною беззащитною, на столь варварский манер (вокруг шеи его обмотан шнур, а тело подвешено на веревках), я пришла нанести вам визит по всем приличиям, вы же запаслись шнурами и ужасными повязками, дабы меня опутать (на бледную спину его опускаются прутья), умоляю вас относиться ко мне милостиво, ибо перед вами женщина, такая же, как и вы сами (и с глубоким вздохом отходит, выпустивши свою Натуру).

Сие напоминает мне одну историю: на дороге между Вайтчапелем и Лаймгаусом стоит трактир, куда однажды ненастным вечером прискакал некой господин и спросил ночлег. Он отужинал с протчими путешественниками, поразивши общество умением вести беседу, равно как и учтивостью своих манер. Был он Оратором, Поэтом, Художником, Музыкантом, знатоком Законов, Богословом, и волшебство его речей не давало сонному обществу отойти ко сну и тогда, когда положенный час давно уж прошел. Однако с течением времени усталость взяла свое, и очаровываться более никто не желал, однако незнакомец, заметивши утомленье собравшихся, стал выказывать явные признаки беспокойства. Сие придало новыя силы его духу, но надолго отсрочить уход постояльцев было невозможно, и под конец его препроводили в его спальню. Остальное общество также удалилось на покой, однако, не успели они закрыть глаза, как дом встревожили ужаснейшие крики, доселе неслыханные. Испугавшись сего, несколько человек позвонили и, когда появились слуги, объявили, что жуткие звуки доносятся из спальни незнакомца. Кое-кто из господ тут же поднялся, чтобы осведомиться о необычайном нарушении покоя; покуда они одевались для сей цели, их удивление и ужас продолжали вызывать новые, более глубокие стоны отчаяния и более пронзительные крики агонии. Некоторое время они провели, стучась в дверь спальни незнакомца, после чего он откликнулся, словно пробужденный от сна, заявил, что никакого шума не слыхал, и пожелал, чтобы его более не беспокоили. На сем они вернулись к себе в спальни, но едва успели начать излагать друг дружке свои переживания, как беседа их прервана была новым потоком воплей, визгов и криков, за источник коих они снова приняли спальню незнакомца. Дверь последней они незамедлительно распахнули и обнаружили его коленопреклоненным на постеле, за бичеванием себя с жестокостию самой что ни на есть неумолимою, так что кровь ручьями бежала по его телу. Схваченный за руки, дабы остановить удары, он умолял их прежалостным голосом, чтобы они пощадили его и отправились почивать, ибо покоя их нарушать ничто более не будет. Утром кое-кто из них зашел в его спальню, но его там не было; осмотревши постелю его, обнаружили, что та сплошь покрыта запекшейся кровью. После дальнейших расспросов слуги сказали, что господин явился в конюшню, обутый и при шпорах, пожелал, чтобы его лошадь немедленно оседлали, за сим же во весь опор поскакал в сторону Лондона. Читателю, возможно, любопытно будет узнать, от чего я, не упоминающий о своем там присутствии, способен рассказать о сих событиях, будто о вещах, известных мне самому; однако, естьли ему угодно будет запастись терпением, то его ожидает на сей счет полное удовлетворенье.

Ночи сделались до того холодны, что мне потребно стелить на постелю плащ, дабы согреться, о том же, что следует далее, размышляю, будто воспоминаю сон — судите сами, не сон ли сие: увидать сэра Христ., чьи руки обагрены кровью до самых запястий, а после созерцать, как он чешет голову, покуда не запятнает ею свой парик? Нечистое любопытство побуждало его вглядываться в человечьи трупы, от чего он делался весь перемазан, целью же его было исследовать всякой нерв, все потайное царство вен и артерий. Отмечаю сие здесь, в след за историей о господине путешественнике, дабы вы могли анатомировать сознание того, кто в сию кровь и разложение всматривается, а не единственно того, кто исторгает ее из себя кнутом и проливает на постелю.

Сэр Христ. хорошо известен был исполнявшим должности Коронеров как человек, изучивший анатомическое устройство человеческого тела посредством выводов из Геометрии и Механики, а также как лицо, склонное к разрезыванию свежих трупов, так что к нему возможно было обращаться по делам их конторы. Так и вышло, что однажды, когда мы с ним работали над пролаганием сточных канав на западной стороне церкви, посыльный доставил пакет и потребовал немедленного ответа: в письме говорилось, что в сторожевой будке близь Саутарка в самую сию минуту лежит тело женщины, вынутое из реки, и что, естьли сэру Христ. угодно будет принести свои инструменты, ему будут весьма признательны. Так-так, говорит он, еще одно тело — как я и надеялся. За сим он спросил у посыльного, что послужило смертельным ударом.

Похоже, что в Темзе утопилась, сэр.

А сэр Христ., толком не дослушавши этих новостей, продолжает: прекрасно, прекрасно, только времени у нас в обрез; что, Ник, желудок твой способен такое переварить?

Желудок-то способен, отвечал я, он же громко рассмеялся, а посыльный смотрел, не разумея сути.

Так поедем, говорит он, переправимся через реку и займемся сим делом. Итак, пошли мы прямиком к верфи на Вайтгалле, где наняли гребца, дабы он нас перевез. Не взирая на то, что лодошники завели обычную свою перепалку, поднявши шум не хуже, чем на Биллинсгате, сэр Христ. был захвачен предвкушением работы. Весла так и летают вкруг него, а он знай себе: Анатомия есть Искусство благородное — ах ты, сукин сын, парашник, из говна вышедши, чего ты мне своими мозгами в лицо харкаешь, зачали тебя в свальном грехе, а родили в отхожем — так же, как и само тело, Ник, есть идеальное произведение, сработанное рукою всеведущего Архитектора — ах ты, морду-то какую нажрал, а мать твоя — блядь распутная. Послушал сэр Христ. лодошников минутку и снова заговорил: известно ли тебе, что я доказал, что, согласно принципам Геометрии, движущая сила гребли — шел бы ты в жопу, погань эдакая — есть рычаг, закрепленный на движущемся, иначе говоря, податливом стержне — да чтоб твоей мамаше от тебя срамною болезнию заразиться, как ты ее вдругоредь валять станешь. Тут он улыбнулся, глядя на нашего гребца, и говорит: хороший господин нам достался; гребец же, услыхавши такое, кричит нам: а что, господа, загадку мою разгадаете?