– Все просто, мой мальчик, ja, все очень просто. Энергия получается из фиолетового конца спектра солнечного света, так что процесс происходит лишь днем. Кислород и азот вступают в реакцию на поверхности частиц. Таким образом, мы получаем пероксид азота, который, из-за влажности воздуха – лондонские туманы прекрасный носитель, – переходит в окись азота и, вследствие реакции с водой, превращается в азотную кислоту. Что же касается катализатора, то это органическое соединение, в основном, магний с тяжелыми атомами металла на конце длинной углеродной цепочки…

Стив, казалось, не слушал. Он не спускал глаз со стеклянного шара. Мерно гудел двигатель. Мона, с восково-бледным лицом, смутно слышала слова Стенгеля:

– …и теперь вы все знаете, nicht wahr? Я удовлетворил ваше страстное любопытство.

Он снова поднял пистолет. Лицо Стенгеля оставалось бесстрастным и холодным. Стив подался вперед, по лицу его покатился пот, казалось, он чего-то ждал. Палец доктора напрягся на спусковом крючке… Внезапно стеклянный шар издал зловещий треск. Стенгель невольно повернул к нему голову.

– Мона! – резко от волнения выкрикнул Стив, и девушка почувствовала, как его руки схватили ее и бросили на пол.

И тут же помещение содрогнулось от оглушительного взрыва. Стеклянный шар разлетелся на тысячу осколков, засвистевших повсюду, словно шрапнель. Стоящий у шара Стенгель упал на пол, лицо его превратилось в темно-красную, окровавленную маску.

– Стив! – воскликнула Мона, глядя, как он склонился над окровавленной фигурой немецкого доктора. – Что… Что это было?

– Давление. Обычное воздушное давление. – Ловкими пальцами Стив перевязал иссеченное осколками лицо доктора. – Я просто сумел потихоньку перекрыть клапан у меня за спиной, который регулировал поток воздуха в дымоход. Насос нагнетал воздух в шар, а выхода у него не было. Поэтому шар неизбежно должно было разорвать. А теперь… Стив выпрямился, – мы должны найти в бумагах Стенгеля, где находятся центры других зон поражения. Люди из Скотланд-Ярда, пользуясь фильтрами с содой, могут добраться до них и прервать сброс катализатора в атмосферу. А затем предстоит ликвидировать избытки кислоты в воздухе…

– И Лондон будет спасен, – закончила Мона с счастливо сияющими глазами.

КАПИТАН РОСС навис над столом. Глаза его были серые и холодные, как лунный пейзаж.

– Я прочитал ваш отчет, Сондерс, – медленно проговорил он, – и не могу поверить, что вы виновны в такой грубой небрежности. Вы хотите что-нибудь сказать прежде, чем я подпишу ваше увольнение?

– Нет, сэр, – в голосе Дэйва Сондерса слышалось уныние. – Я хотел быть всю жизнь пилотом «Трехпланетии». И в первом же полете из-за меня компания лишилась корабля, груза, и погибло двадцать три человека. А я все еще не понимаю, как это произошло.

– Кстати, насчет груза, – проворчал капитан Росс. – Странно, что мы нашли очень мало в обломках крушения. А было сто тысяч долларов золотом и целое состояние в марсианских рубинах. Расскажите мне своими словами, Сондрес, что же произошло.

– Да мне мало есть что сказать, сэр, – пальцы Дэйва напряглись так, что косточки суставов побелели. – Я летел по радио-лучу, направляясь на Землю, в Нью-Йорк. Я знал, что мы пройдем близко к Эросу. Но астероид должен был лучом предупредить нас, если бы корабль слишком приблизился к нему. Однако, ни робот-пилот, ни я не приняли никаких предупреждений. Поэтому я оставался на радио-луче. Внезапно датчики гравитации показали, что впереди, в смертельно опасной близости есть нечто массивное, прямо у нас перед носом. У меня оставалось время лишь схватить управление и врубить носовые двигатели. Нос корабля стал подниматься, но кормой он все же задел появившееся тело, и она разлетелась на куски. Когда порвались топливные линии, нос тоже стал опускаться… Очнулся я в медотсеке спасательного корабля.

– И оказались единственным выжившим из двадцати двух человек экипажа и работников радарной станции на Эросе, – мрачно сказал капитан Росс. – Ваш корабль врезался прямо в тамошнюю станцию. Просто чудо, что рубка управления осталась герметичной. – Он помолчал, уставившись на бледное, встревоженное лицо Дэйва. – Вы утверждаете, что не было никакого предупреждающего сигнала. Вы утверждаете, что держали корабль на нью-йоркском радио-луче и все равно воткнулись в Эрос за тысячи миль от курса. Кто-нибудь мог бы вам поверить, но совет директоров «Трипланетии»– вряд ли. – Росс опять помолчал. – Не подумайте, что я делаю это из-за ваших отношений с Мэри… Ну, в общем, я принял меры, чтобы вы остались в компании. Конечно, не в качестве пилота, а оператором-смотрителем радарной станции.

– Радарной станции! – задохнувшись, перебил его Дэйв. – Я… Я…

– Это тяжелая работа, – продолжал Росс. – И тяжелая одинокая жизнь. Но если вы проведете на ней два-три года, то ваше дело пересмотрят и попытаются вас восстановить.

Два-три года! Глаза Дэйва погасли. Три года вдали от Мэри Росс! И лишь ради мизерного шанса быть восстановленным в качестве пилота! Рассказывали, что люди сходят с ума от одиночества на небольших астероидах и спутниках…

– На какой станции? – пробормотал он.

– Тонкая улыбка возникла под седыми, коротко подстриженными усами капитана Росса.

– На ту станцию, которая недавно лишилась своего смотрителя, – сказал он. – На Эросе…

ДЭЙВ СОНДЕРС ПОМЫЛ посуду после ужина и расположился в хромированном кресле. Радарная станция на Эросе, поспешно восстановленная после катастрофы, имела чисто утилитарную обстановку. Жилое помещение, чудо компактности, включало все необходимое меньше чем в тридцать квадратных футов. Раковина, стул, электропечь, стул, кровать, телевизор и книжные полки. В стенах комнаты были четыре двери: одна вела в туалетную, где одновременно хранились все вещи и имущество Дэйва, другая на склад с консервами и кислородными резервуарами, третья выходила наружу, на холодную, открытую всем ветрам поверхность астероида, а последняя вела в машинное отделение, к радарной установке. Дэйв с горечью оглядел пустые помещения и потянулся за трубкой.

Последние шесть месяцев были для Дэйва кошмаром невыносимого одиночества. Небольшая планетка странной формы была двадцать две мили в длину и семь в диаметре, но, от нечего делать, он в космическом скафандре и тяжелой обуви исследовал ее дюйм за дюймом. Радар работал автоматически и требовал лишь время от времени регулировки и заправки топлива. Остальная часть времени была в распоряжении Дэйва, и он пытался, как мог, бороться с отчаянием и безумием.

В его сознании все время всплывали картины Марса, его дома, с пыльными красными равнинами, пламенными рассветами и чуть слышно журчащими каналами. И Мерсис, блестящая столица Марса, с громадными, напоминающими кристаллы зданиями и множеством маленьких кафе, стояла на перекрестке водных путей! Но острее всего остального была память о Мэри Росс… Мэри с копной золотистых волос, красных, как Марс, губ и нежных, невероятно голубых глаз. Пальцы Дэйва стиснули подлокотники кресла.