— Зачем?

Нед пожал плечами.

— Чтобы убедиться, что я не собираюсь уезжать из Англии. Или что я не стал шпионом Сесила. Если ты избавишься от одного, появятся другие. Они не причиняют мне вреда.

— Ты в этом уверен?

Пэт велел своим товарищам выйти из погреба, потом подошел и навис над пленником:

— Скажи ему, сволочь. Скажи то, что уже сказал мне.

Узник поднял глаза. Пэт поднес кулак к его лицу.

— Какие ты получил указания?

Узник прочистил горло.

— Нам было велено следить за человеком по имени Варринер.

— И что?

— Считается, что он должен найти кое-кого. Для графа Нортхэмптона. Найти и убить.

Пэт посмотрел на Неда.

— Допустим, это правда, — спокойно сказал тот.

— Надеюсь, у тебя были серьезные причины, чтобы согласиться на такое.

Пэт снова обратился к узнику:

— Дальше. Что еще ты мне рассказал? Что еще, черт бы тебя побрал?

— Как только Варринер сделает то, что должен сделать, мы должны убить его.

— Ну и в кровожадном же мире мы живем, — заметил Пэт.

Нед молчал. Пэт отвел его в сторону, а потом прошипел:

— Почему ты согласился убить того человека для Нортхэмптона? Я думал, ты давно уже оставил службу у него.

— Мне нужно было выиграть время, — тихо ответил Нед. — Для себя и еще для одного человека, которому нужна моя помощь.

— Почему Нортхэмптон не приказал своим негодяям в черном выполнить эту работу?

— Я и сам этому удивляюсь. Наверное, потому, что меня не жаль потерять, Пэт. Граф решил, что можно использовать меня, прежде чем избавиться…

Пэт круто повернулся на внезапное движение за спиной. Узник стоял на ногах, сунув руку под плащ. Мгновение — и он уже вытаскивал пистоль и целился.

Нед бросился на него, схватил за запястья и попытался ударом вскинуть вверх его руку, держащую оружие.

— Осторожнее, — крикнул Пэт, — курок взведен…

Нед с силой пнул телохранителя Нортхэмптона в голень, потом ударил коленом в пах. Тот издал вопль, его пальцы сжали курок, а Нед ударом отбросил пистоль назад, направив ствол в другую сторону.

Прогремел выстрел и в воздухе остро запахло порохом. Человек рухнул, челюсть его превратилась в месиво из костей и крови.

Нед отступил, тяжело дыша. Пэт произнес:

— Господи, парень. Я рад, что ты кое-чему научился в солдатах.

Нед посмотрел на него.

— Первое, чему учат на войне, Пэт, — пленных нужно обыскивать, — произнес он и указал на графского телохранителя. — Если он еще не мертв, то скоро умрет. Ты можешь от него избавиться?

— Мешок с камнем — и во Флит. И дело с концом.

Нед сказал:

— Постарайся.

Пухлый аптекарь Джейкоб Андервуд, зарабатывавший большую часть денег, продавая любовные напитки скучающим женам и защитные средства от французской оспы их мужьям, все еще веселился, вспоминая посещение плохо одетого незнакомца, который пришел в его лавку, купил стеклянный тигель, а потом спросил у него рецепт изготовления философского камня. Право, он находил это дело до того забавным, что рассказал о нем своим друзьям, нескольким коллегам-аптекарям, когда все они собрались в тот вечер в ресторанчике на Бред-стрит — хотя бы для того, чтобы продемонстрировать друг другу свои обширные познания в алхимии. Он рассказал им, что этот молодой дурень расспрашивал об ингредиентах для изготовления философского камня, как если бы их можно было купить, а потом перешел на разговор о секретных рецептах, о письме, написанном тому, кого зовут Ариель.

— Ну что же, — решили они, все еще смеясь, — имя бедного Ариеля — одного из ангелов Джона Ди — воистину было использовано с целью мошенничества, а этот молодой человек если и не шарлатан, то легковерный дурак. Письмо к Ариелю, подумать только.

Они смеялись до упаду.

Позже в тот же вечер Джейкоб Андервуд, уединившись в задней комнате, пересчитывал деньги, которые заработал за день, когда услышал приглушенный стук в дверь.

Он закрыл ящик с деньгами, подошел к запертой на засов двери и резко крикнул:

— Кто там?

Он услышал какой-то неотчетливый голос. Это могла быть одна из тех богатых женщин, которые приходят тайком за любовным зельем или для того, чтобы попросить его избавить их от нежелательного младенца. Он снял засов с двери и увидел четверых мужчин, стоящих в темноте, — их молчание было столь же зловещим, как и взгляды, устремленные на него.

Один из них сказал:

— Вы Джейкоб Андервуд?

— А что если и так? Говорите, какое у вас дело, или уходите, иначе я кликну стражу.

Первый ступил вперед и толкнул его назад в комнату так, что он чуть не потерял равновесие. Остальные протиснулись в комнату вместе с ним, и последний запер дверь.

Андервуд огляделся с диким видом, но звать на помощь не имело смысла — он давно уже отослал своего слугу домой. Он не любил, когда слуги или подмастерья спят здесь; Джейкоб не доверял им — у него здесь столько ценностей.

Он попятился.

— Я не храню деньги дома. Оставьте меня в покое.

Первый человек перевернул ящик с деньгами, стоящий на рабочем столе. Все монеты с шумом высыпались и забренчали по полу. Другой произнес:

— Нам не нужны ваши деньги, Андервуд. Мы только хотим узнать, почему вы ходите и рассказываете о письме тому, кого называют Ариелем.

— Ариелем? — изумился он, не веря, что они пришли сюда из-за такой малости.

— Ариелем.

Двое подошли ближе, а последний сторожил дверь. Джейкобу показалось, что в руке одного из них сверкнул нож, и зубы у него застучали от ужаса.

Он проговорил:

— Сегодня в лавку вошел какой-то незнакомый мне человек, он говорил о письме, но это был жулик, простофиля, не понимающий, о чем он говорит…

Они переглянулись. Один из них сказал наконец:

— Как имя того человека, который сообщил, что у него есть письмо к Ариелю?

— Не знаю. Клянусь, я не знаю.

— Опишите его.

— Он молод, моложе меня, лет двадцати пяти-двадцати шести, — проговорил Джейкоб, запинаясь. — У него темные волосы и бритое лицо. Он промок под дождем; одежда у него бедная и поношенная. У него есть собака…

— Он алхимик?

— Я бы сказал, что он ничего не знает, совершенно ничего не знает о философском камне!

К несчастью Джейкоба Андервуда, те, кто его допрашивал, думали иначе. Здесь, в этой комнате, они снова и снова задавали ему вопросы, а они знали, как заставить его рассказать больше. Господи, да он рассказал бы им все, все, что угодно, только бы прекратилась боль. Двое из них мучили его, а другой рылся в бумагах на столе, бросая одну за другой на пол.