Я видел тебя в метро, ты не могла дотянуться до верхних поручней и еле держалась на ногах. Я надеялся, что вагон качнет и ты рухнешь в мои объятия, но этого не случилось.

Я улыбнулся. О таком никогда не говорят вслух, но некоторые из такого рода объявлений совершенны по форме, как маленькие хайку. Короткие стихи о любви и тоске, написанные в пыли большого японского города.

А вот и мое.

Я видел тебя. Шарлотт-стрит. Ты садилась в такси. Кстати, у меня в руках оказалось нечто, по сути, принадлежащее тебе. Дай мне знать, если действительно хочешь снова обрести это.

Вот так. Пусть знает.

Просто. Ничего потрясающего основы, никакой бури чувств. Вряд ли нам придет в голову зачитывать подобное вслух на нашей свадьбе. Но чертовски неплохо.

Ой, моя станция.

Однако я прочитал еще одно объявление:

Я видел тебя около моста Челси и даже поцеловал один раз. Мне показалось, что это мгновение длилось вечно. Я очень торопился, но я оставил тебе свой номер. Ты его потеряла?

…и смял газету.

Я вышел из вагона, оставив чьи-то надежды на сиденье, но прихватив с собой немного своей собственной.

В тот момент, когда я, затоваренный круассанами и с термосом, заполненным кофе (на этот раз я закупил поменьше: Клем на диете, а Сэм сама печет кексы), притащился в офис, мой сотовый завибрировал.

Послание от Сары.

Спасибо Джейс. Мило с твоей стороны. Выпьем чего-нибудь? Безалкогольного, конечно.

Я сдержанно улыбнулся. Вчера, пока я лазил в Интернете, делая вид, что ищу приличествующую случаю информацию, я послал Саре цветы. Ничего сверхъестественного. Обычный букет и открытка с несколькими словами поздравления, адресованного ей и Гэри. Негоже чувствовать себя оскорбленным беременностью. Когда на арену выходят младенцы, лучше отступить.

Не то чтобы я предлагал сражаться с младенцами.

Ответ мой был краток.

Хорошо. Еще раз поздравляю. Извини за… все. Кофе было бы неплохо.

Я нажал «отправить» и еще несколько секунд смотрел на экран. Что же, если честно, это правильный поступок. Но вот смогу ли я встретиться с ней? Вряд ли. Пока нет. Может быть, когда ее ребенку… что? Будет восемнадцать? Он поступит в университет? Кто знает. Нет, ну это слишком уж рано. Может быть, когда он выйдет наконец на пенсию.

Когда я вошел, Зои как раз садилась на свое место.

— Кому ты писал? Я видела тебя с улицы. Ты был совершенно поглощен своими мыслями.

— Да знаешь… — Я запнулся. — Саре.

— Саре? — удивленно переспросила Зои, и в глазах у нее промелькнуло что-то странное. — Так вы…

— Нет.

— То есть…

— Нет.

Пауза.

— Жаль.

Я взял чашечку с кофе и сел за стол.

— Вы были хорошей парой, — тихо проговорила она, делая вид, что компьютер грузится дольше обычного. — Жаль, что вы… ну, ты понимаешь… не смогли с этим разобраться.

Вот оно. Знакомое чувство вины и сожаления. На этот раз оно проявилось с большей, чем обычно, силой — наверное, потому, что я говорил с Зои.

— Ага. Да, — все-таки нашелся я с ответом, давая при этом понять, что разговор-то окончен.

Я уставился в экран, продумывая план действий на день. Следующим пришел Клем, распахнув дверь так, что та со стуком ударилась о стену. Причем прежде всего ввалился его живот. Судя по всему, на больничном он не тратил времени зря и старательно отращивал второй подбородок.

— Доброе утро! — поприветствовала его Сэм. — Круассаны? Я бы лучше овсянку слопала.

— Да, с кашлем у меня все в порядке! — ответил он, широко улыбаясь. — Чертов бронхит!

Начав здесь работать, я обнаружил, что Клем вовсе не тот спокойный, державшийся в тени человек, каким казался. Пятый десяток он разменял, будучи совершенно уверен в своих талантах комика, способности к наблюдению и игре словами. Я бы даже назвал эту уверенность чрезмерной.

— Поезд опоздал, — пояснил он. — Какой сюрприз.

Пауза с намеком на то, что надо бы посмеяться.

— Верните Британские железные дороги, вот что.

Я вежливо усмехнулся. Зря. Теперь его внимание обратилось на меня.

— Знаешь, что я говорю, когда мне приходится ездить поездами Первой западной железной дороги? Если это первая, я не хочу знать, как выглядит вторая.

Он выжидающе посмотрел на меня, но я смог выдавить лишь один вялый смешок. Впрочем, он этим вполне удовлетворился, а может, у него просто иссякли шутки на железнодорожную тему. Он попробовал сказать что-то про Первую западную нежелезную, но эта шутка, видимо еще находилась в разработке, так что он не стал сопротивляться, когда я отвернулся от него.

Мой стол был завален пресс-релизами. Пару обзоров я хотел написать сам. О новом фильме Джима Джармуша к примеру. Мне нравится Джим Джармуш, или, вернее, его имя. Когда я произношу эти экзотические слова, мне еще сильнее кажется, что я разбираюсь в кинематографе. Я чувствую себя парнем, который покупает малоизвестные колумбийские сорта кофе лишь потому, что терпеть не может растворимые суррогаты. Ощущаю себя одним из тех, кто на вечеринке может сказать: «У нас нет телевизора. Мы его не переносим». Понимаю, что произвожу впечатление.

Может, мне стоит поискать, что об этом фильме понаписали другие, понять, как его вообще приняли. Не надо высовываться в первые дни на новом месте. Я открыл «Гугл» и принялся набирать «Джим Джармуш», однако поймал себя на том, что в строке поиска появляются совсем другие буквы и складываются они в слова «Аляска-билдинг», «Лондон».

Никто не смотрит.

Найти.

— Кхм, могу я узнать? — Клем развернулся на своем кресле. — Кто-то включал мой компьютер?

Я застыл.

— Не я.

— Не ты, Джейс? Тогда откуда твое имя в моем окошке ввода пароля? Конечно, это мог быть не ты, а тот парень из сериала «Беверли-Хиллз 90210». Но мне он тут нигде не попадался, а потому я думаю, что это был ты. Но очень странно, что твое имя появилось в окне входа, если ты никуда не ходил.

Ну ладно, Клем.

— Окно входа, конечно, для того и предназначено, чтобы в него входить.

Да, конечно, ладно.

— Может, у нас завелась фея на входе? Привидение, легко входящее в любые системы, когда ему это взбредет в голову?

Ну ладно.

— Это был я, Клем. Ведь все-таки я вспомнил, что пользовался твоим компьютером, пока тебя не было. Мой-то завис, ну и пришлось зайти в другой.

Клем был явно удовлетворен этим объяснением.

— Ну, думается, загадка разгадана, — произнес он с видом человека, который уверен, что слово «думается» превращает любую фразу в шутку.