Виновный. Я чувствовал себя виноватым. И я никогда в жизни не чувствовал себя виноватым.

— Бэйн, — ответила Пэм, прижимаясь к двери, ее улыбка граничила с мышьяком. Мое лицо вытянулось. В этот момент я был счастлив трахнуть чертову банку тунца, прежде чем прикоснуться к ней. Свет за ее спиной был приглушен, и я подумал, была ли там вообще Джесси. Может быть, мне следовало начать поиски у миссис Белфорт.

— Джесси тут ?

Она склонила голову набок, надув губы. — Может быть.

Я оперся локтем о дверной косяк. — Я бы не советовал связываться со мной, Пэм.— А я рискну.— Ее голос был кружевным, похотливым и пропитан возбуждением, с которым я не хотел связываться, к которой мне было неинтересно прикасаться.

Я протолкался в ее дом, врываясь, как вражеская армия, зная, что ей нечего сказать об это дерьмо. Даррен нанял меня. Он прикроет меня, если это потребуется. — Мне нужна твоя дочь, —сказал я ей, потому что часть меня больше не заботилась о том, чтобы скрывать это.

— Ты шутишь, — Она последовала за мной по коридору своего дома.

— Черт возьми, хотел бы я быть таким. Но я знаю, что лучше не преследовать ее, так что не беспокойся своей маленькой головкой. В то же время—я никогда не собираюсь трахать тебя. Не в этой жизни и, вероятно, не в следующей. Так что сделай нам обоим одолжение и притворись порядочной матерью.

Ее рот открылся, и она стояла передо мной, вероятно, ожидая извинений, которых так и не последовало. Я развернулся и поднялся по лестнице в комнату Джесси, чувствуя тяжесть своих слов на плечах.

Я хотел Снежинку. Да. Я хотел насладиться ее киской, трахнуть ее тугое маленькое тело до бесчувствия и поцеловать эту татуировку у нее на затылке, сказав ей, что я видел ее раньше и она мне понравилась. Что я видел ее раньше и хотел ее. Что она была для меня не просто чертовой слезливой историей.

Я постучал в ее дверь. Нет ответа.

Затем сделал это снова. Ничего.

В третий раз. —Уходи,— зевнула она с другой стороны двери.

—Этого не произойдет. Открой.

— Бэйн? — Мне понравилось, что она все еще была достаточно наивна, чтобы удивляться.

— Нам нужно поговорить. — Я снова принялся расхаживать по комнате. Какого хрена я снова расхаживал взад-вперед? Тишина зазвенела у меня в ушах, прежде чем ее дверь открылась. Я впился взглядом в ее лицо через щель. Она была так красива, что смотреть на нее было почти больно. Я встречался со многими красивыми женщинами. И трахнул кучу. Никто не был так красив, как Снежинка. Все вокруг нее блекло, как стихотворение с обожженными краями. Она была лирикой внутри него, такой сосредоточенной и острой. Я толкнул плечом ее дверь, входя в ее комнату, и у меня чуть не перехватило дыхание.

С ее потолка свисала люстра, сделанная из небольших памятных вещей: компакт-дисков старой школы, ручек, пультов дистанционного управления, открыток, писем, брелков от ее любимых инди-групп. Это выглядело так, как будто ее душа взорвалась и излилась между нами. Стена за ее двуспальной кроватью была увешана полароидными фотографиями спин людей. Я узнал ее маму. Темноволосый мужчина, который, вероятно, был ее отцом. Даррен и кучка болельщиц и, может быть, даже кучка незнакомцев. Некоторые кнопки ни к чему не цеплялись. Я предполагал, что они предназначались для фотографий людей из ее прошлой жизни, прежде чем они трахнули ее во всех смыслах этого слова. Хотя я заметил одну фотографию, свернутую под булавкой. Спина молодого человека, волосы светло-каштановые и пышные. Эмери, было мое предположение. Его шею сто раз проткнули булавкой, которая ее держала, пока посередине не образовалась дыра в форме горошины.

На ее подоконнике стояла баночка из-под волшебных огней, заставляя меня задуматься, сколько снов у нее все еще было, которые были заперты внутри. Грязные книги, разбросанные по полу. У нее было постельное белье в черно-белую полоску с Битлджусом и ржавая табличка Посторонним вход воспрещен, мы устали прятать табличку «трупы», висящую на ее двери. У ее комнаты был характер. Личность. И много чего еще.

— Кто все это сделал?— спросил я, остро осознавая, насколько близки были наши тела, и как ее грудь поднималась и опускалась, как будто она чувствовала то же, что и я, хотя я понятия не имел, что, черт возьми, это было.

— Я сделала это, — тихо сказала она. Ее волосы все еще были мокрыми после душа, который она, должно быть, приняла после возвращения домой со смены. На ней были крошечные пижамные штаны—опять же оранжевого цвета—и мешковатый черный топ для сна с сиренами. Я не знал почему, но это была самая сексуальная вещь, которую я когда-либо видел.

Она была личностью.

Она была подростком, на грани двадцатилетия.

Она была гребаной девушкой, женщиной, промежуточным звеном, с сиськами, гормонами и нахальством, и этот слой льда таял слишком быстро, и я хотел, блядь, выпить его до последней капли, пока это происходило.

Мои пальцы коснулись ее ног. Близость заставила нас обоих слегка покачнуться. Наши глаза встретились. Зеленое с синем. Жесткое с мягким. Чертов лжец с самой чистой, самой доброй девушкой, которую я когда-либо знал.

— Как прошел твой первый день?— Спросил я.

— Без происшествий. Где ты был? — Ее голос был тихим, но смысл ее слов был колоссальным.

Я не мог встретиться с тобой лицом к лицу, не нарушив контракт на шесть миллионов долларов.

— Серфинг. — Я отступил на шаг, щелкая жвачкой. — Я готовлю Бека к соревнованиям в конце месяца. Вот почему я искал нового бариста. Он уволился". Я так сильно искажал правду, что я чуть не сорвался.

— Хорошо.

— Но всё действительно нормально?

— Нет. Это был мой первый рабочий день. В первый день я снова столкнулась с миром. Я думала, ты собирался проверить меня. — Ее голос дрожал. Я предал ее, и она была зла. — Я думала, ты мой друг.

— Я твой друг.

— Друзьям не все равно.

— Мне не все равно. — И это становилось гребаной проблемой. Кстати, следующее, что вырвалось у меня изо рта, вызвало у меня желание ударить себя.

— Поужинай со мной. — Что, черт возьми, я сказал? серьезно?

Она почти навалилась на меня—почти—и я чувствовал ее запах повсюду. Даже мускусный сладкий аромат ее киски. И меня убивало, что я не мог помочь ей с тем, что ей действительно нужно было увидеть. Что она снова сможет наслаждаться сексом. Со мной.

Мои безрассудные моменты быстро накапливались. Следующее, что я сделал, тоже глупо. Я обхватил ее подбородок большим и указательным пальцами, чтобы поднять ее лицо вверх, так что наши губы оказались на одном уровне. Дверь все еще была приоткрыта, и я знал, как много я поставил на кон. Но мне нужно было сделать это лицом к лицу. Потому что моя мама была права. Я не мог все испортить.

— Ты должна сказать «нет». Я ублюдок, — прошептал я.