Мигель Миранда с первых дней стал наставником Эвы в финансовых делах. Насколько широко ИАПИ финансировало режим Перона, мы, вероятно, не выясним никогда, но именно благодаря ИАПИ чета Перон прибрала к рукам прессу и радио, и с помощью Миранды Эва заимела собственную газету. Вместе с Мирандой она организовала компанию по импорту медицинского оборудования и препаратов, которая предоставила ей монополию на импорт лекарств. Нет сомнения, когда обсуждался вопрос о Фонде Эвы Перон, именно Миранда давал ей советы, как лучше вытрясти денежки из застегнутых карманов; и наверняка сотрудничество с ним дало ей необходимый опыт для развития этого предприятия, которое сделало ее одной из самых богатых женщин в мире. У них было еще одно, что их объединяло: армейские офицеры искренне недолюбливали и его, и ее и всеми силами пытались их вытеснить. Однажды они даже принудили Перона отказаться от сделки по импорту белой жести, документы по которой подписал Миранда и которая, по мнению военной верхушки, затрагивала их интересы. Потом Миранда потерял свой пост и оказался в Уругвае почти что в ссылке. Но отправили его туда не офицеры, а Эва.

Похоже, Миранда решил, что Пероны не сумеют обойтись без него, хотя мог бы извлечь урок из того, как обошлась Эва с Марголио. Марголио, считавший себя соперником Миранды, был одно время – правда очень недолго – президентом Центрального банка; Эва и Миранда не слишком его жаловали, но при необходимости использовали. В Вашингтоне, куда Марголио отправился с визитом, его принимали, как обычно принимают официальных лиц, но когда американский посол упомянул об этом при Миранде, тот рассмеялся и сказал, что не стоило так стараться, поскольку Марголио снимут с его поста сразу по возвращении. Посол заметил, что не стоит этого делать, так как это может повлиять на отношение Вашингтона к любым другим направленным туда официальным лицам. Миранда же настаивал, что Марголио не является официальным лицом, но просто путешествует по собственным делам, когда в комнату вошла Эва. Она, как обычно, тут же захотела знать, о чем идет речь, и Миранда объяснил ей, что, по мнению посла, будет не слишком мудро смещать Марголио с должности, как только он вернется.

– О, этот сукин сын, – вскричала Эва, используя, к удовольствию посла, единственное английское выражение, которое знала. – Итак, amigo[22], как вы полагаете, сколько нам следует ждать, прежде чем мы его прищучим?

– Ну, хотя бы пару месяцев…

– Отлично! Мы расправимся с ним через два месяца.

Возможно, Миранда счел ту легкость, с которой совершилась отставка Марголио, лишним подтверждением того, что его собственная позиция устойчива и нерушима, хотя кое-что говорило, что и его солнце скоро зайдет. Очередной скандал разразился вокруг крупной сделки по поставкам текстиля из Бразилии, которая была разорвана, несмотря на то, что оплата в размере двадцати миллионов песо уже куда-то делась. Депутат от радикалов Арайя, потребовавший расследования деятельности ИАПИ, получил опасное пулевое ранение от переодетых полицейских и был вынужден, как и полковник Каттанео, бежать в Уругвай.

Миранда также имел безрассудство заявить, что Перона как политика волнуют только собственные дела; он сделал это на обеде, в компании иностранцев, но один из них, мексиканский сенатор, поклонник Перона, донес ему об этом разговоре. Одного подобного промаха – и Миранда не мог об этом не знать – было достаточно, чтобы сделаться самым заклятым врагом Эвы, поскольку она позволяла другим в адрес Перона не больше критики, чем в отношении себя.

Через несколько дней – это произошло в конце декабря 1948 года – Миранда опрометчиво заявил посетившим его торговцам шерстью, что не он, а Эва несет ответственность за грабительские пункты в их контрактах. Торговцы обратились к Эве, и через несколько дней газеты сообщили, что здоровье Миранды требует лечения в Уругвае. Возможно, впрочем, Миранда не ошибался, когда полагал, что Пероны не смогут действовать без него, поскольку ему позволили удалиться с минимальным скандалом и сохранив максимум своего состояния, и некоторое время он еще поддерживал связь с президентом по телефону.

Эва наложила руку не только на финансы страны, не только на газеты и радио, которые она держала за горло. Никто и ничто не избежало ее влияния: министры и иностранные дипломаты, сенат и палата депутатов, Верховный суд, профсоюзы и полиция, – и даже армия, которая всеми силами старалась лишить ее власти, не сумела хотя бы поколебать ее позиции. Нечего говорить, что любой из ее сторонников, перонистов, как они себя называли, готов ринуться в бой по первому ее слову. Впрочем, перонистская партия не была едина: многие верные соратники Перона не могли так же лояльно относиться к его жене. Она действовала чересчур безжалостно или, как минимум, слишком открыто, и она была женщиной и тем самым оскорбляла их консервативные принципы. Едва ли она сосредоточила в своих руках власть большую, чем та, которой обладал Перон, но она использовала ее более явно и с большей мстительностью; если она хотела избавиться от министра или депутата, этот человек уходил, хотя бы Перон и протестовал, притом, что ее приемы были до невероятности недипломатичными.

В декабря 1949 года посол Испании в Аргентине граф Мотрико ушел в отставку. Он хотел сделать это раньше, но Франко отказался удовлетворить его просьбу; теперь же генералиссимус угрожал разорвать экономические отношения с Аргентиной, невзирая на нужду в аргентинской пшенице, и крупная махинация, которую провернула ИАПИ, была не единственной причиной его ярости. Выяснилось, что граф говорил чересчур свободно, хвастаясь, что он расплатился за большую часть пшеницы любезностями в адрес четы Перон. Эва, которая всегда недолюбливала титулованных дипломатов, вызвала его в свой офис. Когда ей передали, что он пришел, она вскричала достаточно громко, чтобы граф мог услышать: «Пусть старая сводница охладит свой пыл! Пригласите сначала кого-нибудь другого». После этого инцидента корабли с пшеницей, направлявшиеся в Испанию, повернули обратно, посол ушел в отставку и отношения между двумя странами стали натянутыми.

Именно из-за Эвы единственный человек в перонистском правительстве, который благодаря своим способностям и честности снискал себе высокую репутацию за границей, был отстранен от дел. Неприязнь Эвы к Хуану Атилио Брамулье зародилась еще в былые дни. Еще до президентства Перона Брамулья числился советником по юридическим вопросам в профсоюзе железнодорожников, наиболее организованном и влиятельном профсоюзе в стране, и прекрасно подходил для того, чтобы стать помощником Перона в Секретариате труда. В те дни ходили слухи, что он и Эва приметили возможности Перона как демагогического лидера и вместе готовили его к этой роли, но, учитывая дальнейшее, это кажется маловероятным. Несомненно, именно он помог Перону установить контроль над профсоюзом железнодорожников; возможно, как и Рей, организовавший профсоюз рабочих консервной промышленности, он верил его обещаниям. Но когда Перона отправили на остров Мартин Гарсия, Брамулья не спешил примкнуть к сторонникам Эвы. Говорили, что он отказался подписаться под заявлением о нарушении неприкосновенности личности, которое, будучи удовлетворено, позволило бы Перону вернуться, и Эва так и не простила ему этого. Тем не менее когда Перон стал президентом, он назначил Брамулью своим министром иностранных дел, и это был превосходный выбор, потому что тот не только снискал уважение дипломатов в Европе и в Соединенных Штатах, но и пользовался авторитетом антиперонистов у себя на родине. Брамулья, вызвавший неудовольствие Эвы тем, что выступал против ее поездки в Испанию, становился все более ненавистен ей по мере того, как он получал все большую известность в качестве председателя Совета Безопасности Организации Объединенных Наций; его с радостью принимали и в Лондоне, и в Вашингтоне, хотя ни те ни другие не выказывали готовности развлекать Эву, а она не раз намекала, что с удовольствием откликнулась бы на приглашение посетить Соединенные Штаты. Более того, шли разговоры о присуждении Брамулье Нобелевской премии мира, на которую Эва безуспешно пыталась выдвинуть Перона. По возвращении из Европы она встретила Брамулью на Общеамериканской конференции по разоружению в Рио, где он стоял рядом с Маршаллом во время его речи, а позже пил с ним шампанское и, похоже, был с ним в самых прекрасных отношениях. Как только Эва вернулась в Аргентину, она объявила Брамулье войну. Перонистская пресса, возглавляемая газетой «Демокрасиа», которая посвятила поездке Эвы много страниц и продолжала публиковать приблизительно по пять ее фотографий в день, вычеркнула из колонки новостей его имя. Она не упомянула о дипломате даже тогда, когда сообщала о заключении новых торговых договоров с Италией в 1948 году, переговоры о которых он вел и которые подписал, представляя собственную страну, и полностью обошла молчанием тот факт, что Брамулья встречался с Папой и президентом Трумэном. Похоже, что в этом вопросе между Эвой и Пероном не было единства, поскольку президент лично приветствовал Брамулью по возвращении и отказался принять его отставку. Но неудача Эвы оказалась лишь временной. Восемь месяцев спустя Брамулья снова подал в отставку, и на этот раз отставка была принята. Посол Реморино – по слухам, он был другом Эвы еще в те времена, когда она играла в театре, и одним из немногих, кто сохранил ее дружбу, – вернувшись из Вашингтона, обвинил перед Пероном министра иностранных дел в том, что он продался Соединенным Штатам и действует в свою пользу, а не в пользу страны. Брамулья в негодовании возразил, что Реморино просто стремится получить в свои руки министерство иностранных дел и, согласно принятой в Аргентине традиции, вызвал его на дуэль. Иполито Хесус Пас, молодой юрист, сменил Брамулью на его посту, и, возможно, об этом инциденте не стоит упоминать в книге об Эве, поскольку говорили, что в последний момент она хлопотала за своего врага, но убедить его вернуться уже не удалось.