Мальчишка пробежал назад еще раз. Так и носился, хохоча наполовину беззубым ртом и размахивая шариком. Так себе, шарик, если разбираться. Промоутеры дали, с какой-то коровой в чепце. Совершенно идиотская рекламная компания. Корова, чепец, глаза с ресницами и все такое. Хорошее молоко рекламировать не надо. Оно не стоит по месяцу, трем, полугоду в холодильнике или просто в тени на дальней полке кухонного шкафчика. И не рекламируют криво сделанной картинкой с антропоморфной коровой.

Корова ему не нравилась от слова «совсем». Больно уж напоминала лесобабу. Встреченные три раза Другие выглядели для умеющих видеть именно так. Ну, почти. Злее и страшнее. Лесобабы если и улыбались, то лишь для виду.

Расслабься, дружок, раз уж потерялся и забрел так далеко. Отдохни, мы с сестрами живем тут давно, дорогу покажем. Отдохни, сядь, поешь. Конечно, все как в сказке. Напоим, накормим, спать уложим… ох и давно мы тут втроем. Может, с нами приляжешь…. Кричи. Кричи громче, еще, ори, зови на помощь. Страшно… Еще бы не страшно.

Тогда пришлось пользоваться самым обычным стареньким АКМ-ом. Против Других калибр семь-шестьдесят два идет как нельзя лучше. Особенно, если поколдовать с боеприпасами. Когда в твою нечеловеческую плоть впиваются, распускаясь свинцовыми розами разрывные пули… далеко не убежишь. Когда, яростно дрожа, автомат Калашникова модернизированный выплевывает свои сто выстрелов в минуту, хочется оказаться подальше.

Горбатым волосатым существам, с вытянутыми лошадиными мордами и кривыми редкими зубами не повезло. Жаль, потерявшиеся парнишки попались им раньше. Две головы, с раскрытыми и в смерти ртами, перекошенными в диком крике, ждали его на частоколе. Обезумевшие от крови Другие не прятались. Не слышали ничего, опьяненные свалившимся счастьем.

Лесобабы жили глубоко в тайге, сонно ворохавшейся от ледяных ветров, дувших с Арктики. Здесь, на самом краю пермских бескрайних просторов, он их отыскал. Но опоздал.

Последний из туристов доживал свое, болтаясь вниз головой в шалаше-чуме, обтянутом кожей. Человеческой, грубо выделанной и старой. Полог пятнали разноцветные куски, нашиваемые поверх истончавшихся. Лесобабы жили долго, куда дольше, чем думалось пославшим его.

С парня, завывая слова посмертия, уже срезали кожу. Ослабевший, он все же дергался, дико вереща. Сплошь покрытый засохшей кровью, текшей вниз в аккуратно подставленное долбленное корыто. Запах, густо-медно-карамельный, плыл над парившей росой зеленью. Травы рядом с лесобабами росли всегда хорошо. По ним то, странно разросшимся под лесным пологом, он их и нашел.

Чуть позже запах крови смешался со сгоревшим порохом. Еще позднее дым перекрыл все. Кроме вони сгорающего чужого мяса.

Мальчишка, размахивающий шариком, упал и заплакал. Испуганно смотрел на разбитую ладошку и знай себе кривил губы-пельмешки, всхлипывая носом. А шарик лопнул. Горя стало еще больше.

Вот только у маленьких людей все куда проще. Хватило мамы, красивой, чуть полненькой и милой. Та тут же придумала какие-то самые-пресамые нужные слова, погладила, прижала, расцеловала, извлекла откуда-то салфетку, воду и… Сотворила самое обычное чудо. Разбила безысходное горе-беду в хлам своей улыбкой и любовью, так и светящейся в глазах.

Кому-то для счастья явно нужен собственный остров, выдуманная любовь и много денег. Кому-то достаточно мамы рядом. Незамысловато и просто. Как и всегда, впрочем.

Он улыбнулся, глядя на них. И замер, глядя на маленькую черную кошечку, египетской статуэткой сидящей чуть поодаль. У газетного ларька, так тихо и незаметно. Обычный, понимаешь, котенок-подросток. Тонкий, ледащий, с узеньким хвостиком и слишком большими ушами. Только котенок-то явно непростой. Вернее, кошечка. Ее прямо по мордочке видно.

Спустя пару секунд черное блестящее пятнышко закрыла гурьба шатающихся подростков. И потом ее не оказалось. Только вот осадок остался. Такие котятки просто сами по себе не появляются.

– Ты что? – поинтересовалась Маша, до сих пор сидевшая молча и лениво ковыряющая вилкой какой-то то ли штрудель, то ли рулет. – Пугаешь иногда. Замираешь с совершенно дебильноватым видом.

Он не ответил. Толку объяснять что-то, когда ничего и никого не покажешь?

За окном закрапал дождь. Именно закрапал, раскочегариваясь и явно предупреждая. Да-да, именно так, а через несколько минут назад с неба полило как из ведра. По блестящему серому тротуару, покрытому ущельями и кратерами трещин, выбоин и ямок торопливо побежали не успевшие укрыться люди. Подошвы туфлей, ботинок, сапог и прочей обуви, модельной, и не очень, разбивали на миллионы бриллиантовых капель молодые зеркала луж и лужиц. Небо, серой пеленой нависшее над городом, хмурилось, глядя вниз, и продолжало поливать.

Он сидел на мягком, обтянутом красным рубчатым бархатом, диванчике в кофейне «Шугар», пил чёрный и густой по-венски. Маша все также лениво и задумчиво превращала штрудель во что-то непотребное. Семеныч, развалившийся напротив, курил пахнувший яблоками и разбитыми мечтами кальян. Мечты Семеныча, совершенно не скрываемые, плавали вокруг чешского пива, упущенного из-за надвигающегося рандеву с Другими.

Да и сложно скрывать мысли, если ты сканнер. Любое действие рождает противодействие. На любой хитрый анус найдется член с винтом. У Других, из века в век, рождались колдуны, ведьмы и ведуньи. У Мрака служат Проводники. Среди странного и очень редко встречающегося настоящего Бродячего народа имеются видящие, гадалки. А вот у них, тех, что сторожат людской мир и охотятся на его врагов, есть сканнеры.

Он не любил их, особенно сильных. А Семеныч оказался именно таким. Только разобравшись с этим, понял: почему что-то так сильно давило в первую встречу. Умелец, обладающий даром ловить чужие мысли, всегда опасен. Порой, как сейчас, опасен нескрываемыми собственными. Не обладающий механикой защиты, оказавшись с грустившим Семенычем, неожиданно из радостно смеющегося весельчака быстро створаживался в законченного плаксу.

Но сейчас защищаться не хотелось. С Семенычем оказалось интересно. И позволяло скоротать время до появления Пастушьей звезды. Планеты Венеры, появляющейся на небосводе первой.

Семеныч смотрел за окно, улавливая краешки чужих мыслей, грустил и предавался меланхолии. Хотя снаружи это было незаметно. Для всех окружающих сегодня вечером здоровяк выглядел натуральным бруталом, не скрывающим этого.

Серые армейские брюки на широких подтяжках, чёрный свитер с горлом и высокие тяжёлые ботинки. Даже голова, раньше скрытая бейсболкой с буквами КС, оказалась лысо-блестящей, с чёрным пауком тату и жёсткой щёткой оставленных волос. Всем видом Семеныч так и говорил: да, я оригинал и самодур, причем здоровенный. А таких, как и во все времена, уважали, опасались и, чего уж там правду скрывать, откровенно боялись. В том смысле, что самые обычные горожане, полностью забившие оба зала кофейни.

Кофейню выбрали не случайно. Близко от бассейна ЦСК ВВС, где их и должны ждать Другие. Да и нравилась она, как оказалось, Семенычу. И бывал тот здесь частенько. Расслаблялся так, как не смог бы никто другой на его месте. Играл в игру-угадайку, смотря за людьми и распутывая клубки нитей, уложенных ими в тесное плетение защитных коконов вокруг себя самих. Простые и понятные люди здесь встречались нечасто. Заведение не из дешевых.