Местность поднималась и постепенно перешла в крутой склон горы. Ревущий вихрь стремился в горы вниз, как водопад, наклонял огромные стволы, теребил и ломал ветки; в лицо Громобою летели древесные обломки, листва, комья земли и даже мелкие камни. Одной рукой заслоняя глаза, второй он хватался за что попало, за деревья, за корни, торчащие отовсюду, за выступы скалы, подтягивался, но лез и лез вперед с чудесным упрямством – качеством, за которое его всю жизнь бранили и которое сейчас так пригодилось.

Вдруг шум и рев кончился, как отрезало. Оглушенный Громобой не сразу заметил перемену, но, вскочив на очередной уступ, внезапно осознал, что и леса больше нет. После долгого напряжения стоять без опоры было трудно, хотелось за что-нибудь ухватиться, но вокруг было пусто, и Громобой стоял, опустив усталые руки, и пошатывался, стараясь обрести равновесие. Позади себя он видел целое море бушующих зеленых вершин, круто уходящее вниз и вдаль, насколько хватало глаз. Там внизу ревел ветер, но здесь была тишина. Перед ним была равнина, упиравшаяся прямо в голубовато-синее небо. Даль его была так спокойна, так беспредельна и глубока, что Громобой сразу понял: сейчас он видит это не с земли, а тоже с неба. Мимоходом кольнуло беспокойство: куда же это я забрался? Он вышел из Надвечного Лета, владений богини Лады, но полез еще выше… Что же выше-то?

Громобой сделал шаг, но тут же покачнулся и остановился. Только теперь он глянул себе под ноги, и от этого взгляда его пронзила холодная дрожь: под ногами был прозрачный свод, и сквозь твердую толщу непонятно чего он видел далеко-далеко под собой землю – бескрайние пространства лесов, ленты рек, луговые равнины, горы, кое-где светлые пятнышки озер. Где-то вид заслоняли облака, создавая видимость твердой опоры для ног, но быстро расходились снова, и Громобой опять видел под собой прозрачные громады воздуха. Он не мог заставить себя сделать хоть шаг – так и казалось, что сейчас нога провалится и он рухнет вниз с такой высоты… Что до земли и нечему будет долетать.

Но другой дороги здесь не было. Солнце же ходит по прозрачному своду Среднего Неба – значит, и ему можно, раз уж он как-то сумел сюда взобраться! Стараясь не смотреть под ноги, Громобой поднял голову. Ветра здесь не было, но воздух был как-то необычайно плотен и густ. Казалось, воздух стоит здесь, как вода в пруду, но стоит ему получить какой-то слабый толчок, и вся эта воздушная громада обрушится отсюда сверху на лежащий внизу мир – и это будет воздушный ток огромной силы, исполинский ветер, способный поломать леса и расплескать озера. «Шли вихри зеленого леса ломати, на поле из корени вон воротити, моря синие колебати…» Это была самая вершина мира, откуда и льются на землю ветры. А значит, и Дед Ветров, к которому его послала Лада, где-то здесь.

Впереди виднелось какое-то туманное облачко. Не глядя вниз, Громобой направился к нему. Идти было неожиданно легко, словно сама воздушная громада, бывшая здесь вместо земли, подталкивала его ноги. Чем ближе он подходил, тем больше прояснялось облачко, и вскоре Громобой разглядел, что это два невысоких холмика, а в промежутке между ними лежит чья-то исполинская фигура. Неясно вырисовывался как будто старик, весь укутанный в свои длиннющие белые волосы и такую же бороду. Белые пряди его волос постоянно шевелились, словно по каждому волосу беспрерывно пробегали ветерки и вихорьки. Глаза старика были закрыты, а на губах его виднелась огромная ледяная цепь.

Чем ближе подходил Громобой, тем труднее ему было идти. Дыхание Ветрового Деда издалека обжигало холодом, так что в груди теснило и ноги подгибались. И пояс, который на него надела Лада, быстро застыл и стал казаться ледяным. Он все тяжелел, потом стал оттягивать назад, словно к нему была прикреплена невидимая цепь. Эта цепь все натягивалась, и наконец Громобой обнаружил, что не может сделать больше ни шагу. А между тем было неясно, близко ли он подошел к Ветровому Деду: пространство между ними не поддавалось измерению, да и рассмотреть Стрибога было нелегко. Стоило сосредоточить на чем-то взгляд, как все расплывалось, глазам рисовалось только огромное белое облако, закрученное вихрем. Оставалось впечатление постоянного движения, клубящегося ледяного урагана, каждый миг готового сорваться с места и лететь, сметая все на своем пути, но какой-то невидимой силой прикованного на месте. Из этого белесого облака глазу лишь мельком удавалось выхватить то очертания лица, то прядь бороды, то блеск ледяной цепи, и то настолько неверно, что Громобой сомневался, а можно ли договориться с этим существом.

– Здравствуй, Ветровой Дед! – крикнул Громобой, не особенно надеясь на ответ.

– Здравствуй, племянник! – грохнуло в ответ, и Громобой покачнулся: этот голос звучал как мощный поток ветра, густой почти как вода, и сам этот звук своей силой сбивал с ног. – По делу пришел или от безделья?

– От безделья не хожу! – отозвался Громобой. – По делу пришел к тебе, дядька! Макошины дочки тебе кланяются!

– Спасибо! – прогудело из клубящегося вихря. – Сам-то я не вижу их. Пропали племянницы мои, порастерялись. Как же ты-то ко мне добрался, сын Грома?

– По дубу залез, – отмахнулся Громобой. – Ты мне вот что скажи, дед: можешь мне помочь велетов от Стрибожина-города отогнать?

– А зачем тебе? – прогудел Ветровой Дед. – Всякую зиму приходит племя Зимерзлино под мой любимый город, а как отец твой проснется да своим копьем огненным взмахнет – так и рассыплются.

– Не проснется мой отец! Или ты, старик, тут лежишь и ничего не знаешь? Чаша Макошина разбита, на земле зима, а весна в плен заключена. И никак ее не вызволить, пока кольцо Небесного Огня не добыть. А перед Стрибожином велеты стоят.

– Не проснется? – низким голосом вздохнул Стрибог, и от его вздоха могучий ветровой поток потек с вершины мира вниз, сорвался с края, как водопад, и внизу в исполинской чаще загудело и завыло. Мощные деревья волновались, как легкие травинки, и Громобой мельком подумал, как бы эта беседа не сдула с лица земли все живое. – Значит, спит Перун в темной туче, а ты, сын его, его работу хочешь делать?

– Приходится! – Громобой повел плечом. – Не ждать же, пока Зимерзла весь белый свет заморозит. Так что, дед, поможешь?

– А чем тебе помочь?

– Чем? – Громобой посмотрел на свои руки. – Меч мой на земле остался. Мне бы чего-нибудь такое…

– Меч твой вернется, как пора придет! – Стрибог усмехнулся, и его белые волосы взвились сплошным клубом-облаком. – А вот одному плохо воевать – дам я тебе четырех товарищей, четырех родных братьев. Пока зима, им отсюда одним ходу нет, а ты их на волю выведешь. А я-то и не чуял, что срок пришел. Выведи их к земле, а там они и тебе, и всему белу свету послужат.

Стрибог приоткрыл свой закованный рот и дунул в воздух. Громада стоячих ветров сдвинулась, заколебалась, и перед Громобоем появился парень – рослый, длинноногий, с длинными светлыми волосами. Глаза его холодно мерцали, как белые зимние звезды, волосы колебались сами собой, и с них стекал стылый ветер. В руке он держал светлое, как будто ледяное, копье.

– Вот тебе первый брат – Ветер Полуночный! – сказал Ветровой Дед и снова дунул.