– Да вот разбираемся. Результаты экспертизы будут к вечеру, пока только версии. – Гущин отвечал Москалеву вежливо, однако не слишком подробно.

Катя отметила, что версий как раз он никаких пока и не озвучил.

– Не одно, так другое несчастье, что-то много на одну нашу семью. – Москалев кивнул Кате. – Здравствуйте, вы в поисках Данилы моего участвовали, спасибо вам, уж извините, что так вышло…

– К вам сегодня из ПДН сотрудники собирались с проверкой, – сказала Катя.

Москалев кивнул: екнулась ваша проверка, коллеги. Глянул на Мещерского.

– Это консультант по работе с подростками из общественного фонда. – Кате ничего не оставалось, как соврать. – Оказывает помощь. Мы тут совершенно случайно оказались – такое несчастье. И надо же, что это именно ваша домработница.

– Вы психолог детский? – спросил Москалев Мещерского.

– Ой нет, что вы, я…

– Сын ни с того ни с сего из дома убежал. Я его спрашиваю: в чем дело? Где ты был? «Не помню» – бубнит одно и то же, «не помню», и все. Лжет или правду говорит, что не помнит?

– Ну дети по-разному себя ведут, простите, но я не…

– Лжет – по глазам вижу, меня не обманешь. – Москалев смотрел на дом Надежды Макаровны. – Жаль, ах как жаль, женщина была хорошая, аккуратная, готовила как… сколько помогала жене моей… И сейчас как же я рассчитывал на ее помощь!

Генерал Москалев повел себя не так, как обычно ведет себя «большое начальство» на месте «громкого преступления»: не раздавал приказным тоном ЦУ, не требовал «немедленно доложить», не командовал, не сковывал инициативы. Визит его не был кратковременным: уезжать он вроде и не собирался, но в ход расследования не вмешивался. Катя была удивлена: роль стороннего наблюдателя совсем не подходит таким людям, как Москалев. Да и можно ли было отнести это дело в разряд «громких, вызвавших общественный резонанс»? Погибла женщина, есть подозрение на убийство с последующей попыткой сокрытия улик. Так это было, сколько раз уже такое было.

И тем не менее, глядя на сосредоточенные напряженные лица экспертов… Что-то было не так в том, что предстало их опытному взору на этой подмосковной дороге, ведущей к стройке, что-то поразило их, вызвав живейший профессиональный интерес и еще какое-то другое, гораздо более сложное чувство.

В следующие пять с половиной часов Катя и Мещерский стали свидетелями того, как медленно, а потом все быстрее, быстрее раскручивался маховик оперативного поиска. Катя внушала Мещерскому: ну чего ты тут со мной сидишь? У меня это работа, обязанность служебная, а что ты время теряешь, киснешь?

– Я кисну? – вспыхивал «консультант общественного детского фонда». – Интересно же очень. Смотри, смотри, они какую-то новую свидетельницу привезли!

Среди опрошенных кого только не было – продавщица магазина (сменщица той, что взяли как понятую), пожилая парикмахерша из салона красоты, две пенсионерки-кошатницы из кирпичной хрущевки, кассир местного отделения Сбербанка и водитель рейсового автобуса. Все эти люди в большей или меньшей степени были знакомы с Надеждой Макаровной Тумайкиной. Но все встречали ее кто «две недели назад», а кто и вообще «в том месяце».

Одну из основных свидетельниц – Регину Москалеву сыщики не допрашивали. Виктор Петрович Москалев всем своим видом генеральским показывал: я-то здесь, вот и беседуйте со мной. Жену мою пока оставьте в покое.

Одной из последних в УВД привезли женщину в униформе – оказалось, что это работник музея-усадьбы, старая приятельница Надежды Макаровны.

– Как же так… что же это, мы же с ней совсем недавно виделись – в понедельник она ко мне зашла на работу!

Голос у свидетельницы был пронзительный, тараторила она, как сорока.

ЧТО-ТО МНОГО ОЧЕВИДЦЕВ В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ…

А НИЧЕГО НЕ ЯСНО. СОВСЕМ…

Катя старалась вникнуть в показания. Но все как-то путалось в голове, смешивалось – то, прошлое дело о пропаже Данилы, и это, новое. Сама домработница в роли свидетельницы здесь, в этом же самом кабинете, на этом стуле, та художница-автомобилистка из Белян, господи, что они тогда все плели и как это вообще можно запомнить?

– Он мне сразу показался подозрительным! – донеслось из кабинета. – Понимаете, парк, вечер, мы уже закрываемся. А тут этот тип. Молодой, плечистый такой. Я на него сразу обратила внимание. Другие-то гуляют, просто гуляют, а у этого по лицу видно – не просто он гуляет… Сел на скамью неподалеку. А мы с Надей-то говорим себе о том о сем, любила она ко мне приходить. Когда от генеральши своей домой, бывало, идет, непременно в парк ко мне завернет. Иногда мы в дежурную комнату зайдем, чайку выпьем. Но в тот раз припозднилась она, и мне пора было уже к главному входу идти. Так что не пили мы с ней чаю. А этот, который на скамейке-то… Вид у него был какой-то очумелый, как будто не видит ничего вокруг, словно где-то далеко он. А как Надя-то пошла по аллее, он за ней сразу! И что-то сердце у меня тревожно ворохнулось… Она за шпалеры свернула, и этот тип за ней туда следом. А там ведь аллея как туннель, не видно ничего. Мне бы, дуре, за ними пройти или охраннику по рации сообщить, так ведь… Вроде светло еще было, и в парке народ гулял. И у нас никогда ничего такого, не то что в Москве, в Битцах. И с тех самых пор не видела я ее, и не звонила она мне.

В парк Архангельское выехали оперативники. Вернулись они к полковнику Гущину с двумя новостями: на аллее у колоннады и в розарии, отгороженном от остальной территории увитыми зеленью шпалерами, никаких признаков нападения, борьбы нет. Однако «тип на скамейке» – не выдумка. Видеокамеры, укрепленные на портике колоннады, действительно этого человека зафиксировали. Зафиксировано и то, как он преследует потерпевшую. Видеокамеры ворот главного входа засняли машину незнакомца, когда он припарковался перед тем, как войти в парк.

Вместе со всей оперативно-следственной группой Катя («консультанта» Мещерского в кабинет не допустили) смотрела изъятые пленки.

Качество неважное, погода была пасмурной, отсюда и изображение «плывет». Незнакомец вроде молодой – джинсы, что-то темное – куртка или бушлат. Лицо смутно видно.

– Да вы его мне только покажите, я его сразу узнаю! – уверяла свидетельница.

– Ну, то, что он ее преследует, сильно сказано, – хмыкнул Гущин. – Ну-ка машину давайте его крупным планом, номера.

Укрупнили, повысили контрастность.

– «БМВ», номера московские, надо пробить по-быстрому.

– Машина принадлежит Угарову Андрею Константиновичу, вот адрес его, он на Таллинской улице проживает.

– Федор Матвеевич, – Катя тут же стала тормошить Гущина, – вы что, всерьез думаете, что это он?

– В парке у шпалер никто на потерпевшую не нападал, – Гущин снял очки, – но про Битцы-то у нас не зря речь зашла, там тоже смотрели, фиксировали – вроде все чисто, а люди пачками пропадали. Маньяк – тут рядом ходил, через губу поплевывал. Так что… Парня этого проверим – кто такой, зачем один в парке ошивался в рабочее время. Там на скамейке-то – видела на пленке – он ведь явно ждет, не уходит… В парке он, знаешь, мог только присматриваться, примериваться. Проследил, где живет, выждал, когда стемнеет. Все могло быть, так что проверим сегодня же – поедут мои ребята на Таллинскую, найдут и привезут. В таких делах ничего откладывать на потом нельзя. Тут любую информацию надо проверять. Ковать, не отходя от кассы. Хотя пока вся главная наша информация – там.