«Он здесь лежал, чтобы слушать нас!» — показал знаками граф, а Федор изо всех сил кивал.

«Да! Да!» — говорил Федор, как умел, — «Конечно, он пришел, чтобы нас слушать!».

Черноу сделал знак Федору, увел его к месту первой лежки.

«Он тут залег, когда солнце было еще высоко, а люди были вон там!» — показывал знаками Вальтер-Иоганн, — «Он тут лежал и ждал прихода медведицы, он хотел видеть, что мы будем делать!»

«Да!» — соглашался Федор Тихий, и в свою очередь махнул рукой, повел графа по следу, ведшему в глубину леса.

«Видишь, он ушел? Совсем ушел?» — махал Федор, показывая это графу.

«Да!» — решительно кивал головой граф, — «Да, он ушел…». И вопросительный взгляд: «Дальше что?»

Сложив руки лодочкой, изображая пасть медведя, Федор показал — вчера медведь мог напасть на лагерь, мог загрызть кого угодно. Граф Черноу кивал и кивал головой, отмахивал рукой, показывая: ну до чего же мог сожрать кого угодно!

«Но медведь не сделал этого!» — показывал Федор, — «Не сделал! Он мог навредить людям, но не навредил! И этот зверь больше не придет!»

Черноу не мог сказать всего, что он думает. Он только смотрел в глаза Федора своими расширенными глазами, а потом показал, как он дрожит, пригибается, закрывает лицо руками от страха, и ткнул в уводящий прочь след. «Я боюсь!» — должны были означать знаки.

И тут Федор Тихий, всегда помнивший субординацию, положил графу руку на плечо, изо всех сил стал показывать: не надо бояться! Зверь не вернется, и будет очень плохо, если на него начнут охотиться. Опять настал черед графу Черноу соглашаться.

И тогда Федор улыбнулся немного смущенной, немного глупой улыбкой, ткнул пальцем в сторону лагеря, и тот же палец приложил к губам. «Не надо рассказывать…» — просил Федор; граф подумал и очередной раз кивнул. Подумал еще и стал показывать, что ружье — это для птиц. Вон для таких, которые сидят на деревьях и летают, хлопая крыльями. А в тех, кто ходит на четырех ногах, солидно переставляя лапы, кто рычит — в тех стрелять ни в коем случае нельзя. Граф так мотал головой, показывая, как нельзя в них стрелять, что у него закружилась голова. А Федор кивал так, что боялся — как бы она не отвалилась.

С тех пор граф знал две очень важные вещи, которых не знал никто в лагере, ни один из умных, опытных проводников: что в лесу есть очень разные медведи, с очень разными наклонностями. И что Федор Тихий это знает… И скорее всего, знает и еще много чего интересного.

Еще две недели продолжалась охотничья экспедиция, и могу с удовлетворением поведать читателю: они добыли! Добыли глухаря, тетерева и рябчиков, коршуна и ястреба, почти исчезнувшего с лица земли черного аиста и чомгу с рожками на голове. Замок графа Черноу предстояло украсить множеством замечательных чучел. И много раз за время этой экспедиции искал и находил граф признаки того, что за отрядом следят. Проводники не видели признаков этого, потому что не искали их. Проводники знали, что медведи, если им будет нужно, могут жить возле самой экспедиции, ходить за всеми отрядами, и никто этого не заметит. Они умели выследить медведя, как бы он не скрывался, потому что знали, где его можно искать. Но так же точно они знали заранее, что медведи не могут следить за экспедицией, и что они не будут ходить за людьми.

Может быть, Черноу и хуже проводников умел искать зверя в лесу… Но ему приходило в голову вернуться по дороге, по которой они только что прошли, а охотникам не приходило. И граф находил следы медведя, шедшего за отрядом, а никто другой не находил. Если шли одной дорогой и в какое-то нужное место и потом возвращались ею в лагерь, Черноу предполагал, что следов на этой дороге никто не увидит… по крайней мере, по дороге «туда», в нужное место. И он или возвращался, когда все шли обратно, когда зверь-не зверь уже не ждал, что кто-то может пройти по дороге до его следов и не скрывался. Или же граф вычислял, где примерно может зверь прыгнуть через поток или пройти по влажной траве в стороне от дороги, и почти всегда находил там то, что искал. Следивший медведь был не один, различались размеры следов, размах шага, повадки зверей, которые то прыгали через ручьи, то переходили их вброд. Но всегда кто-нибудь из зверей шел за отрядом.

Много, много раз за время этой экспедиции встречались взгляды графа Черноу и охотника Тихого.

«Вон там!» — показывал граф.

«Ну и что?» — пожимал плечами Тихий, — «Он же и не думает мешать… Пусть себе».

Граф доверял Федору Тихому, и был уверен — он многое знает. У него с Тихим (у двух «немых»!) сложилось полное взаимное понимание. И как у немых, и как у посвященных в тайну. В одном лишь они расходились: граф Черноу все сильнее опасался медведей, которые следили за отрядом. А Тихий совершенно их не боялся, он только очень не хотел, чтобы люди узнали об этих разумных медведях. Граф Черноу не понимал, почему это необходимо, и раздражался. Он понимал, что многого не понимает; быть может, не понимает самого главного, и это его тоже раздражало.

Граф Черноу и правда многого не понимал… Например того, что ему совершенно ничто не угрожало со стороны этих странных медведей. Что даже возникни для графа опасность, медведи будут помогать ему и не допустят его гибели.

Тем более граф не понимал, что для медведей он был не совсем человеком. Ведь граф Черноу не говорил на русском языке, а общался знаками, жестами и мимикой. То есть был немым, как Тихий, и если даже человеком, то не такой, как остальные люди.

К тому же Черноу никогда не стрелял в медведей и не хотел по ним стрелять. Черноу помешал стрелять другим в медведицу, когда они были уже готовы открыть огонь.

Наконец, Черноу дружил с Тихим, и общался с ним без слов — встречаясь глазами, обмениваясь эмоциями и переживая общие душевные состояния. Тихий не очень удивился бы, узнав — до какой степени служит талисманом его дружба, а вот Черноу поразился бы до крайности.

Так и охотились они, бродили по склонам Саянских гор, по темнохвойной тайге, собирая и обрабатывая шкурки птиц для чучел, готовя экзотические украшения для старинного замка Черноу. Разбили один лагерь на реке Амол, и второй на реке Поя. В этом втором лагере они пережили долгий шумный дождь, после которого на старой дороге одна лужа переходила в другую, на берегах которых Черноу сделал очередные находки следов.

Обработав шкурки и отправив в Малую Речку надежных людей с этим грузом, охотники переместились за сорок километров, на порожистую Красную реку, которая несла в себе столько глины, что и правда казалась красной, а пить из нее воду не стоило, столько в ней было земли. На маршрутах старались пить из других речек, из фляжек с кипяченой водой. Для приготовления еды воду отстаивали, выбрасывая добрый килограмм красных частичек глины, скопившихся на дне двадцатилитровой кастрюли.

Именно в этом лагере на Красной речке Черноу собирался охотиться на самых экзотических птиц: на дикушу в глухих кедровниках возле самого лагеря, на беркута в горах, выше по Красной реке, а в болотах, в которые впадала Красная река, Черноу собирался охотиться на рогатого филина. Обо всех этих птицах и не слыхали в Австрии и во всей Европе; сосед, тоже немецкий граф Епифаноу, должен был лопнуть от зависти. Подумаешь, африканский павлин и чучело крокодила! За такой экзотикой, как у Черноу, надо ехать в по-настоящему дикие края, в Сибирь, а не в какую-то Африку!