Пульс перестал биться с такой силой. Жар начал спадать. Хорошо… Еще через пару мгновений Йола замолчала. Расслабилась. Задышала спокойно, глубоко. Повернулась набок, во сне положила под голову интерьерную подушечку. Даже губами причмокнула и засопела спокойно, уютно.

А Дерек Ват Йет смотрел на нее. В его душе, куда давно не забредали никакие чувства, почему-то царапалось и больно кусалось новое, им самим не понимаемое.

Но – нельзя.

Дерек Ват Йет поднялся, отвернулся. Накинуть на нее одеяло? Или не надо?

«Не надо», – с опаской шепнул его внутренний голос. И Дерек с ним согласился. Ни к чему повторять старые ошибки.

И пока темная спит, ему тоже не помешало бы отдохнуть. Хотя бы пару часов.

Брызнула об пол вода, разгоняясь магией по трубам. Дерек Ват Йет смывал с себя усталость под горячей водой. Небольшая комнатка душевой наполнилась белым паром.

«Красивая она все-таки. Миленькая», – подумал Дерек Ват Йет, дав себе немного времени на недопустимые мысли.

Горячая вода билась о тело мужчины, расслабляя мышцы, даря легкость. Белый пар клубился в душевой. Ароматный, чистый. Тем удивительнее было обнаружить в этой чистоте и белизне темное щупальце, жадно, хищно рвущееся из спины Дерека Ват Йета.

***

Я медленно и плавно плыла по темным узким лабиринтам. Это было похоже на полет в черном дыму без запаха, без света, и я растворилась в нем без остатка. Мое сознание перешло в режим наблюдателя, я не контролировала себя, не ощущала своего тела. Оно плыло, плыло… Это не было неприятно, это было даже как-то уютно. А потом – рраз! – и я облеклась в плоть, только не свою, не Йолы, а незнакомой мне девушки. В глазах расплылась тьма, а потом ушла, даря мне ясность. Тьма позволила мне ощущать за эту девушку, быть ею.

Я стояла на коленях, одетая в потрясающий бирюзовый наряд из очень нарядной ткани. Высокий жесткий воротник немного натирал мне шею, в грубая материя слегка царапала кожу. На пальцах, шее и в черных густых волосах не было украшений, и мне было от этого не по себе – мои пальцы привыкли к кольцам, я их любила. Ведь все эти драгоценные ободки – знаки любви людей ко мне. Как их можно не носить? Пусть Шестнадцатый и ругает меня, я все равно не стану прятать свою красоту в шкатулки! А колечки и заколки у меня чудные, жаль, что нельзя их надевать на ритуал. А зато вот это платье неудобное можно и нужно…

Пахло мятой. Мы все любим этот запах свежести, поэтому цветущая мята, наш первый дар людям, растет везде.

А люди научились делать из нее блестящие и сладкие конфетки. Если их высыпать в глиняную миску, они весело бьются о ее края с таким вкусным звуком… А если положить такую конфетку в рот, то она начнет ме-е-едленно таять, и становится так сладко-приятно, что слезы наворачиваются. И кто кому еще преподнес божий дар? Мы бы не додумались, так и пили бы горький мятный чай.

Ну скоро уже начнется этот ритуал? Мне очень хотелось встать, сорваться и побежать на улицу, но было нельзя. Мы должны спеть песню Шестнадцати, чтобы остаться тут еще на один полный цикл в год. Эта песня –дозволение, пропуск, и этот ритуал никак нельзя миновать, хоть он и жутко занудный.

Зато пока споем, уже пора будет запускать форелей в озера! То-то будет пир!

О, вот и мои братья и сестрички. Расселись, тоже торопятся. И в следующий миг… Ах!

Я вздрогнула и вскрикнула, вскочила на ноги, путаясь в полах традиционного платья. Пятый, подкравшись сзади, сунул мне за шиворот холодный гладкий листок. Стоит, смотрит на меня и не знает – то ли бояться, то ли смеяться.

А я его только вчера оттаскала за уши за то, что съел всю принесенную сметану.

– К порядку! – сказал Шестнадцатый, укоризненно глядя на то, как я грожу Пятому кулаком.

Я смиренно опустилась на колени, Пятый – тоже. Мы уселись рядышком в один большой круг.

В центре – как всегда источник. Он искрил, как сверкающий на солнце водопад, но я на него даже и не смотрела – надоел! Мне хотелось туда, к рыбкам, к людям, к детям, к мятным конфеткам, да и Пятому не терпелось надрать уши.

Совсем скоро начали затекать ноги. Противный листок холодил спину, но тут, наконец, началось.

– Плоть от камня родится, и песком станет бог Шестнадцатый.

– Плоть от камня родится, и песком станет бог Пятнадцатый…

О-о… А я-то Первая. Долго еще. Так, вспоминай рыбок и конфетки. Сегодня форели, и будем варить на костре уху – я не знаю, что это такое, но люди говорят, что очень вкусно, и… Ой, а чего это Шестнадцатый так на меня смотрит? А-а-а, моя очередь…

– Плоть от камня родится, и песком станет бог Первый, – скороговоркой произнесла я тут же завершила:

– И боги станут плотью, и будут целым.

«Станут плотью, будут целым», «станут плотью, будут целым», – отозвалось отовсюду.

Источник зарябил, заискрил сильнее, и Шестнадцатый запел. Песня была жутко длинной, занудной. Люди слышали ее и пытались повторить, но у них заплетались языки. Это всегда так смешно!

Но неожиданно после первого куплета песня захватила меня. Она лилась, такая красивая, торжественная и вовсе даже не нудная. В ней мы просили разрешения остаться для того, чтобы дарить, отдавать, клялись не причинять зла, обещали быть хорошими хозяевами и соблюдать законы всех миров.

Песня завершалась, и жар магии рассеялся от нас по нашему храму, разлетелся упруго, толчками за стены и дальше, дальше. Мир благословлял нас магией. Он отдавал нам ее щедро, а мы делились ею с людьми, выплёскивали, и она плыла дальше, дальше, помогая людям, исцеляя их, наделяя новорожденных дарами.

Здорово! А я за год и забыла, что ритуал не только долгий и нудный, но и очень приятный и красивый. По коже пробежали мурашки от горячей магии. Приятно как!

Я зажмурилась. Я знала, что глаза у меня бирюзовые, как мой наряд, а волосы черные, как плодородная земля. «Ты как черная гладкая галька на морском побережье», – сказал мне однажды старый рыбак, любуясь мной. Я вспомнила его лучистый взгляд и рассмеялась. Горячая магия, откликаясь на мой смех, побежала через меня сплошным потоком – больше, чем от других. Волна, волна, еще одна… Я смеялась, а жар волшебства не торопился таять – он нежно грел мое сердце, кожу, даже кончики пальцев.

Как же приятно!

Но тут тьма снова заволокла мои глаза, и я заново осознала себя – Йолу… Веру! Еще парочка таких трипов, и я вообще имя свое забуду!

Я снова плыла по темным изгибам, силясь открыть глаза и подумать, поанализировать увиденное, но у меня ничего не получилось – я снова оказалась в чужом теле.

Теперь я лежала на чем-то горячем, мягком, но мне было холодно. Я подняла руку – тонкая, все жилки видны. И тяжело даже удерживать руку вот так, на весу. Я знала, как я выгляжу теперь. Черные мои волосы потускнели, глаза ввалились. Я болею, я сильно болею. Всего десять дней… Шестнадцатый говорит, что это потому, что я отдавала людям больше остальных богов. И что люди неблагодарные, что они убивают меня, что они кощунственно распоряжаются моими дарами. Он говорит с укоризной, порицает меня, людей, других богов – всех. Шестнадцатый – тот еще зануда. Наговорившись и наругавшись, Шестнадцатый наконец целует меня в лоб на прощание и хмурится. Я горячая, да.