— Прощай, Кэтрин, — проговорил он вслух, потом повернулся и пошел к машине.

* * *

Час спустя он был у ворот Таксидо-парка, роскошного горного курорта, на котором когда-то проводили лето самые богатые жители Нью-Йорка. Теперь многие, как и его мать, Элизабет Ричардс, жили здесь круглый год. Охранник в сторожевой будке у ворот сделал знак проезжать.

— Рад вас видеть, доктор Ричардс! — прокричал он.

Свою мать он нашел в мастерской. В шестидесятилетнем возрасте она всерьез занялась живописью, и за двенадцать лет ее природные способности превратились в настоящий дар. Она сидела за мольбертом, повернувшись к нему спиной, и каждый изгиб ее стройного, хрупкого тела говорил о том, что она поглощена работой. Рядом с натянутым на мольберте холстом висело сверкающее и переливающееся вечернее платье.

— Мама.

Еще до того, как она повернулась к нему, он почувствовал, что она улыбается.

— Дональд, я уж думала, что никогда больше тебя не увижу, — сказала она.

Ему вдруг вспомнилась старая семейная шутка, которую они постоянно разыгрывали, когда он был ребенком. Возвращаясь из школы домой, в пентхаус на Пятой авеню, и зная, что его мать наверняка у себя в кабинете, в северо-восточном крыле, маленький Дон шел не по ковру, а по самому краю деревянного пола и нарочито громко топал, чтобы создать как можно больше шума. При этом он звал ее: «Мама, мама!», потому что любил это слово — самое прекрасное слово на свете. Ему нравилось, как оно звучит. А его мать в ответ спрашивала: «Кто пришел? Неужели Дональд Уоллес Ричардс, самый лучший мальчик на Манхэттене?»

Элизабет Ричардс поднялась и подошла к сыну, раскинув руки, но не обняла его, а лишь коснулась губами щеки.

— Не хочу испачкать тебя краской, — сказала она, отступив назад и заглядывая ему в лицо. — Я уже начала бояться, что ты не сможешь приехать.

— Ты же знаешь, я бы позвонил.

Он почувствовал, что ответ прозвучал слишком резко, но его мать как будто ничего не заметила. Он не собирался рассказывать, где провел последние несколько часов.

— Ну, как тебе мое последнее творение? — Она обтерла руки, взяла сына под руку и подвела его к холсту. — Одобряешь?

Дональд узнал лицо изображенной на полотне женщины: это была жена нынешнего губернатора штата.

— Первая леди Нью-Йорка! Я потрясен. Имя Элизабет Уоллес Ричардс становится престижным. Твои работы расходятся, как горячие пирожки, мама.

Она коснулась рукава платья, висевшего рядом с портретом.

— Это платье с ее выпускного бала. Великолепный наряд, но, господи боже, я ослепну, пока перенесу на холст все эти бисерные завитушки.

По-прежнему под руку они спустились по широкой лестнице и прошли через холл в семейную столовую, окна которой выходили во внутренний дворик и в парк.

— Честное слово, я понимаю здешних старожилов. Они закрывали свои дома в День труда[17]и правильно делали, — заметила Элизабет Ричардс. — Ты знаешь, позавчера у нас тут был настоящий снегопад, а на дворе всего лишь октябрь!

— Эту проблему можно решить простейшим образом, — сухо ответил Дон, подставляя ей стул.

Она пожала плечами.

— Не пытайся разыгрывать психиатра со мной. Конечно, я скучаю по нашей квартире, а иногда даже по городу, но только здесь я могу так много работать. Надеюсь, ты проголодался.

— Да нет, не очень.

— И все-таки берись-ка ты за нож и вилку. Кармен, как всегда, решила тебя побаловать.

Когда бы он ни приехал в Таксидо-парк, Кармен, экономка матери, старалась превзойти самое себя в готовке его любимых блюд. В этот день она подала свой фирменный горячий перец чили со специями. Дон ел с большим аппетитом, а его мать почти не прикоснулась к салату с цыпленком. Кармен вновь наполнила минеральной водой его стакан, и он понял, что все это время она ревниво следила за ним, ожидая похвалы.

— Великолепно, — сказал он. — Рина прекрасно готовит, но ваш чили просто бесподобен.

Кармен, точная копия своей сестры, только чуть тоньше, просияла.

— Доктор Дональд, моя сестра хорошо заботится о вас в городе, но я вам прямо скажу: это я учила ее готовить, и она еще меня не догнала.

— Но догоняет, — поспешил заверить Дон, вовремя вспомнив, что Кармен и Рина постоянно общаются. Меньше всего на свете ему хотелось бы задеть чувства Рины, превознося кулинарное искусство ее сестры. Он решил поскорее переменить тему. — Ладно, Кармен, расскажите-ка мне лучше, что Рина говорит обо мне. Какие последние новости вы от нее узнали?

— На этот вопрос отвечу я, — вмешалась его мать. — Она говорит, что ты слишком много работаешь, но это не новость. Что ты буквально падал с ног, когда вернулся из рекламной поездки на прошлой неделе, и что тебя что-то тревожит.

Последнее замечание явилось для Дона полной неожиданностью.

— Тревожит? Да нет, ничего такого нет. Конечно, забот хватает, попадаются очень трудные пациенты. Но я не знаю ни одного нормального человека, у которого вообще нет проблем.

— Давай не будем вдаваться в семантические нюансы, — пожала плечами Элизабет Ричардс. — Где ты был утром?

— Мне пришлось съездить на радио, — уклончиво ответил Дон.

— И, кроме того, ты так перестроил свое расписание, чтобы первый пациент пришел только в четыре.

Дон понял, что мать следит за ним не только через экономку, но и через секретаршу.

— Ты опять ездил на озеро? — спросила она.

— Да.

Ее лицо смягчилось. Она накрыла его руку ладонью.

— Дон, я не забыла, что сегодня годовщина Кэти, но ведь прошло четыре года! В следующем месяце тебе стукнет сорок. Ты должен продолжать жить. Я хочу, чтобы ты встретил женщину, которая с сияющими глазами будет встречать тебя после работы.

— А может, она тоже будет работать, — возразил Дон. — В наши дни домохозяек осталось не так уж много.

— Перестань придираться, ты прекрасно знаешь, о чем я. Я хочу, чтобы ты снова был счастлив. И уж позволь мне быть эгоисткой: я хочу внука. Я просто с ума схожу от зависти, когда подруги достают из сумок фотографии своих маленьких ангелочков. Всякий раз думаю только об одном: «Господи, подари и мне такое чудо». Дон, даже психиатрам может понадобиться помощь, чтобы оправиться после трагедии. Тебе такая мысль никогда не приходила в голову?

Он опустил голову и не ответил.

— Ладно, хватит об этом, — вздохнула она. — Не буду больше мучить тебя расспросами. Не следовало к тебе приставать, но я же волнуюсь! Когда ты в последний раз был в отпуске?