Да, как посмеялся бы над нею сейчас отец Натаниэль! Сколько раз он одобрительно скалился при виде того, как Холли с насмешкой взирает на какого-нибудь бедолагу, единственное преступление которого состояло в том, что он позволил своему сердцу увлечься взмахом шелковистых ресниц и пухлыми губками.

Однако саму ее пленили глубокая ямочка на волевом подбородке да изгиб подобно изогнутому луку губ.

С уст Холли сорвалось всхлипывание, смех напополам со слезами. Даже сейчас она лжет самой себе. В действительности впервые сэр Остин очаровал ее еще на турнире, где он показал свою доблесть. По дороге в Гавенмор она вела себя как отвратительная непослушная девчонка, однако он вместо того, чтобы заслуженно наказать ее, был само терпение и сострадание.

Он отказался от своей свободы, от надежды на будущее с любимой, чтобы жениться на совершенно незнакомой девушке и заботиться об отце, настолько подавленном горем, что он даже не в силах полностью оценить принесенную сыном жертву. Странно, но даже верность, хранимая Остином своей таинственной возлюбленной, не столько причиняла Холли боль, сколько восхищала ее.

Девушка потерлась щекой о поношенную ткань камзола, сознавая, что она запуталась в паутине собственной лжи. Еще недавно она могла пленить сердце такого доблестного рыцаря, как Остин, стоило ей только поманить его изящным пальчиком. Но теперь руки ее выглядят как у крестьянки, с этими безжалостно остриженными ногтями, а сердце Остина принадлежит другой женщине. Отец слишком поздно предостерег ее о том, к каким последствиям может привести ее своенравие.

— О, папа, — прошептала Холли, — что я наделала?

«Девочка моя, не полагайся лишь на то, что твой маскарад отпугнет его. Просто будь сама собой».

Загадочный совет отца непрошено всплыл в памяти. В сердце Холли расцвела безумная надежда. Раз она смогла нытьем и капризами оттолкнуть Остина, возможно, обходительным поведением ей удастся завоевать его расположение? И тогда впервые в жизни она будет уверена, что кто-то любит ее не за прекрасную внешность.

А, завоевав расположение своего мужа, она сможет сознаться в обмане. Ослепленный внезапно открывшейся красотой своей жены, он крепко обнимет ее и скрепит клятву вечной любви нежным страстным поцелуем.

Холли вздохнула, завороженная этим блаженным видением. Потребовалось некоторое время, чтобы взор ее снова упал на алую ткань. После чего девушка тотчас же вскочила на ноги, встряхнув камзол. Если она собирается стать самой заботливой, самой ласковой женой, какой когда-либо был осчастливлен мужчина рода Гавенморов, ее ждет много работы.

Кинув в рот пригоршню мяты, Холли распахнула дверь.

— Элспет! — крикнула она, энергично пережевывая траву. — Элспет, скорее неси мою корзинку с рукоделием!

На мгновение оторвав взгляд от уходящей из залы вниз винтовой лестницы, Остин повернулся к резной доске и передвинул туру, защищая королеву.

— Ха! Шах и мат! — закаркал его отец, сгребая в кулак его беззащитного короля. — Сколько раз я предупреждал тебя, сынок, не оставлять свой дом без охраны, гоняясь за женской юбкой? Может быть, на вид она хрупкая и нежная, но вероломная тварь может сама постоять за себя.

Возможно, стоило позволять старику одерживать верх, чтобы увидеть его радость, но сейчас Остин был не в настроении выслушивать его надоедливые нравоучения по поводу исходящего от прекрасного пола зла. Однако ему было известно, что лишь еще одна тема может удержать его отца от нового погружения в пучину задумчивой печали.

Откинувшись на спинку скамьи, Остин вытянул длинные ноги.

— Отец, ты в любом случае выиграл бы у меня. В стратегии твой король значительно превосходит моего.

Этого было достаточно, чтобы добиться желаемого. Рис Гавенмор пустился в пространные восторженные перечисления побед дорогих его сердцу королей Уэльса: Ллевелина ап Груффидда, Ллевелина Великого и даже доблестного Артура, личности настолько мифической, что никто не знал, обладал ли этот воитель плотью и кровью или же он существовал только в преданиях. Затем отец обрушился с бранью на английскую шавку Эдуарда.

Какого именно Эдуарда, было неважно. В затуманенном сознании старика на троне до сих пор сидел первый из них. Тот Эдуард, чье посещение этой самой цитадели осенью 1304 года принесло столько несчастий. Тот Эдуард, который умер всего через три года после того, как отобрал у рода Гавенморов графский титул, вассалов и лишил богатства, оставив лишь ветхие развалины на вдающемся в реку Уай мысе и многочисленных призраков этого некогда могущественного рода.

Остин беспощадно оборвал болтовню отца. Поступать так, чтобы самому не сойти с ума, он был вынужден давно. Его нетерпение росло с каждой минутой. Рыцарь постоянно оглядывался в сторону лестницы, сгорая от желания хоть краем глаза увидеть свою некрасивую женушку. Если она не соблаговолит почтить своим присутствием вечернюю трапезу, придется заключить, что его подаркам не удалось залечить раны ее души.

Кэри, устроившись у круглого каменного очага в центре залы, лениво перебирал струны лютни. Отец Натаниэль, забившись в угол, очищал каштаны, кидая их в деревянную миску. Странное занятие для священника, подумал Остин, удивленный его враждебным видом. Непрерывное «крак-крак» начинало действовать на натянутые нервы Остина еще сильнее, чем бубнящий голос отца и лишенное мелодичности треньканье Кэри.

Рыцарь забарабанил пальцами по столу. Он начинал бояться, что Холли, выросшей в роскоши замка Тьюксбери, его дом покажется убогим.

Крак-крак.

Каменные плиты пола устилал слой сгнившего тростника. В воздухе висели клубы сизого дыма, слишком густые, чтобы их вытянуло из круглого отверстия дымохода в сводчатом потолке над очагом.

Крак-крак.

Остин стиснул руки, опасаясь, что, если еще хоть один расколотый каштан упадет в миску, он тотчас же проломит священнику череп.

От этой мрачной участи отец Натаниэль был избавлен появлением на лестнице своей госпожи. Остин, не сознавая, что делает, вскочил на ноги. Гневная тирада его отца оборвалась на полуслове.

По лестнице, покачивая широкими бедрами, царственной походкой двигалась леди Холли, черты лица которой скрывала ниспадающая волна шелкового газа. Шлейф ее платья оберегался от соприкосновения с грязными каменными ступенями руками верной няньки. Грациозные шаги девушки оборвались только тогда, когда она, не заметив конца лестницы, ступила изящной ножкой на пустоту.

Остин, угрюмо осознав, что в дымном полумраке сквозь вуаль мало что видно, если вообще хоть что-нибудь видно, поспешил подхватить свою жену, прежде чем она рухнет на пол. Он поймал ее, успев поддержать под локти, высунувшиеся из свободных рукавов. Кожа ее была на удивление шелковистой. Может быть, со временем в ней отыщутся еще какие-нибудь прелести?

— Добрый вечер, миледи. Составите нам компанию за ужином?