Но было уже поздно. Без защиты маски из бороды и усов лицо предательски выдало Остина.

— В порыве страсти? — тихо спросила Холли. — Из ревности? — Она посмотрела ему прямо в глаза, но ее прекрасные сияющие глаза тут же потухли. — В таком случае, сэр, я с облегчением думаю, что вам эти чувства будут совершенно чужды.

Развернувшись, она направилась к замку, прикрываясь щитом оскорбленного достоинства. Остин проводил ее взглядом, чувствуя, как сердце его терзает щемящая боль.

Поглощенный своими мыслями, он не услышал, как по тропинке от реки к нему поднялся Кэри с нанизанной на прутик рыбой в руке.

— Слушай, парень, ты тут не видел сэра Ос… — Рыба шлепнулась на землю. — Боже милосердный, что вы сделали, мой господин?

— Показал себя бесчувственной скотиной, — рассеянно ответил Остин, откладывая кинжал и полотенце, чтобы взять с камня свою рубаху. — Разбил на мелкие осколки нежное сердце своей супруги.

— Неужели это так просто, сэр? — Кэри вытер со щеки Остина остаток мыльной пены. — Да, я успел начисто забыть, какой вы красивый. Ни одна женщина не устоит перед вами!

Рыцарь потрепал его по подбородку.

— Моя красота всегда притягивала ко мне женщин, которых я пытался избегать. Кэри печально вздохнул.

— Ах, эти красавицы! Нежные создания с изящными белоснежными ручками и сочными алыми губками, жаждущими…

Он тряхнул головой, отгоняя манящее видение.

Остин натянул поверх рубахи алый камзол.

— Теперь, когда я женат и защищен от подобных искушений, я решил, что можно и побриться. Кэри фыркнул.

— Не позавидуешь той несчастной шлюхе, которая вызовет гнев вашей жены. Девчонка, несомненно, ощиплет ее так, что у той станет еще меньше волос, чем… — Он опустил взгляд. — Простите.

Остин, достав драгоценную память о свидании в залитом лунным светом парке, которую с тех пор носил у самого сердца, задумчиво взглянул на нее.

— Моя жена очень странная женщина. Похоже, она не из ревнивых. Она словно не считает себя достойной верности. — Не в силах прогнать образ Холли, убегающей от него, он рассеянно стиснул кулак, комкая сокровище. — Когда я открыл ей, что мое сердце принадлежит другой…

— Вы действительно сделали это? Вы что, сошли с ума? Женщины не ценят искренность. Остин нахмурился.

— Солгать ей было бы бесчестно. А если бы я не сказал ей правду, она скорее всего решила бы, что я считаю ее… — настал его черед потупить взор, — внушающей отвращение.

— А теперь вы хотели бы забрать свои слова обрат но, так?

Остин пожалел, что у него нет бороды, которая бы скрыла разлившуюся по лицу краску. В делах сердечных у него не было иного выбора, как склониться перед умудренностью Кэри. Чтобы избегать осложнений, способных помимо его воли задеть душу, Остин предпочитал покупать удовольствия. Доводить женщину до трепетного экстаза он научился, едва достигнув отрочества, но ухаживать он не умел совершенно. В звонкой монете всегда было достаточно убедительности, чтобы женщина стала покорной и ласковой.

— Если ты намекаешь на то, чтобы я восхвалял ее добродетели слащавыми стихами, так этого не будет, — проворчал Остин. — Пусть лучше она пронзит меня моим собственным мечом, но тот позор больше не повторится.

Рассеянно подняв кинжал, Кэри постучал по его рукоятке, словно обдумывая, как лучше всего его господину проявить знаки внимания.

— Женщины, особенно молодые невесты, любят получать подарки. И они обожают суетиться вокруг своих мужей, пользуясь для этого любым предлогом. Подарите жене что-либо в знак внимания. Дайте ей зашить что-нибудь из вашей одежды.

— Зашить? Но у меня нет рваных вещей. Со всем этим прекрасно справляется твоя мать…

Вскрикнув, Остин отскочил в сторону, так как Кэри ткнул его в бок кинжалом, распоров шов камзола и едва не задев ребра. Рыцарь изумленно уставился на своего оруженосца.

— Что ты пытаешься сделать? Доставить ей удовольствие, позволив штопать мои штаны?

— Это только в самом крайнем случае. Уверен, у вас наберется приличная куча вещей. — Кэри хлопнул его по плечу. — Подумайте сами, сэр. Уродливой девчонке вроде нее никто и никогда не оказывал знаков внимания. Готов поспорить, потребуется лишь несколько милых безделушек, чтобы завоевать ее расположение.

Холли в бессильной ярости взирала на подарки Остина.

Бежав с обрыва, от прекрасного незнакомца — ее мужа, девушка провела несколько часов, неприкаянно бродя по замку, избегая лишь окутанной тенями лестницы, уходящей спиралью на верх проклятой башни. Дважды ей казалось, что позади нее раздаются шаркающие шаги, но, стремительно обернувшись, она никого не замечала. Возможно, это всего лишь крысы, с горечью думала Холли, или плод ее разгулявшейся фантазии.

Удалившись после полудня к себе в комнату, она обнаружила на сундуке серебряный поднос, на котором лежали подарки: крошечный кинжал размером не больше мизинца Холли с красивой резьбой на рукоятке; оловянная коробочка со свежесрезанными травами, от запаха которых у девушки защекотало в носу; шелковая вуаль, настолько прозрачная, что, казалось, соткана она была из паутины.

Поочередно поднимая с подноса подарки, Холли внимательно оглядела их.

— Вуаль, чтобы избавить моего господина от необходимости созерцать мое лицо. Травы, чтобы заглушить отвратительный запах, исходящий из моего рта. И игрушечный кинжал, чтобы чистить гнилые зубы. Какая предусмотрительность.

Раздался стук в дверь. Холли направилась к ней, держа наготове зубочистку, словно это был смертоносный кинжал. Больше всего на свете ей хотелось сейчас пронзить бесчувственное сердце своего мужа.

На пороге под грузом вороха одежды качалась Винифрида. С трудом подойдя к кровати, она, облегченно охнув, вывалила на нее свою ношу.

— Это от нашего господина, миледи. Он вспомнил, ваш отец хвастал, что вы неплохо орудуете иголкой с ниткой.

— Неплохо? — ядовито повторила Холли. По всей Англии ходили легенды о том, что она может пришить своему ухажеру язык к подбородку, прежде чем тот закончит изливать признания в вечной любви. — Благодарю, Винифрида, — натянуто произнесла она, выпроваживая маленькую женщину за дверь.

Обернувшись, Холли окинула гневным взглядом кучу тряпья, радуясь тому, что новый порыв раздражения раздует тлеющие угли ее ярости.

— Мужское тщеславие безгранично! Подумать только! Должно быть, он считает, что это высшая милость: исколоть все пальцы, восторгаясь тем, что я угождаю ему!

Выхватив из кучи одежды алый камзол, она скрутила его так, словно это была шея Остина. Ей в нос ударил до боли знакомый запах. Холли уткнулась лицом в ткань, глубоко вдыхая пьянящий аромат его кожи и свежей мяты.

Из ее груди вырвался стон отчаяния. Она опустилась на колени на медвежью шкуру, продолжая сжимать камзол.